Об этом он первым делом и сказал князю, когда его провели в кабинет военного правителя ханств Карабахского, Шекинского и Ширванского. Петрос остался во дворе, сразу начав принимать доклады своих подчинённых, и Новицкого сопровождали двое суровых юношей. Один с обнажённой шашкой и факелом шёл впереди, другой с заряженным ружьём замыкал небольшую процессию.
— Я не допускаю случайностей, — объявил Мадатов Сергею. — Я сам человек восточный, но воспитывался на Западе. Да и здесь, Новицкий, неосторожные не живут долго. Что у тебя за дело ко мне?
Сергей объяснил, твёрдо и коротко, докладывая как по команде. Мадатов слушал, сидя и постукивая пальцами по низкому столику, придвинутому к узкой тахте. Новицкий смотрел прямо на грозного генерала и, как ни старался, никак не мог узнать в нём молодого, застенчивого до мрачности подпоручика, которого встретил почти два десятка лет назад в Преображенском полку.
— Я читал депешу Рыхлевского. Зачем нужно было писать её по-французски?
— На случай, ваше превосходительство, если письмо вдруг было бы перехвачено.
— Давай без чинов, Новицкий, — буркнул Мадатов, подражая Ермолову, но Сергей видел, что генералу льстит подобное обращение, и вовсе не собирался вперёд фамильярничать. — Вздор говоришь. Думаешь, здесь некому иностранные языки разбирать? Ошибаешься. Всё поймут: французский, немецкий. Слышал я, что и англичане уже появились... Но по сути всё правильно. Поживёшь ты здесь месяц и выскользнешь незаметно. А человек, закутанный в башлык, твоего роста и такой же сухой, уедет завтра. Как рассветёт, так и отправится. Тот же Петрос проводит его к Араксу. Мол, проезжий, посланный из Тифлиса, направляется к Каспию и дальше, через море, к туркменскому берегу. Тебя же придётся здесь держать взаперти. Будешь читать, а по вечерам разговаривать с Софьей.
— Как она? — вырвалось у Новицкого.
Карандаш, который вертели железные пальцы Мадатова, хрупнул и разлетелся обломками. Генерал поднялся и отошёл к дальней стене, заслоняя и без того скудный свет, падавший из маленького оконца. Впрочем, Сергей был рад, что не видит его лица.
— А ты как думаешь сам, Новицкий? — ледяным, совершенно замерзшим голосом спросил его князь. — Слава богу, что сама живая осталась. Но доктор говорит, что детей у нас больше уже не будет...
Он замолчал, и Сергей тоже не осмелился проронить даже звука. Мадатов взмахнул рукой.
— А это мог быть мой сын, Новицкий! Ты понимаешь? Но теперь у меня уже больше не будет сына... Я не помню отца. Мне было два года, когда его схватили лезгины. Схватили или убили сразу, даже этого я не знаю. Дядя Джимшид был мне вместо отца, так и он сейчас лежит под тяжёлым камнем, здесь на кладбище у маленькой церкви. Кому я теперь передам всё?