Я даже не сразу заметил, что и вправду начинаю задыхаться.
— Поттер? — забеспокоился Малфой. — Гарри!
Я цеплялся за него и не мог вздохнуть. Во мне вновь что-то перемкнуло, и мышцы забыли, как работать. Отравленный Жаброслями организм вновь вообразил себя рыбой, и я отчаянно пытался пропустить воду через жабры. Было дико страшно, перед глазами плавали цветные круги, я уже думал, что умру там, в неизвестном тайном ходе, на коленях слизеринца.
И тут, когда в глазах уже потемнело, а сознание начало уплывать, в легкие ворвался воздух.
Помнится, я вздрогнул и потянулся к нему, источнику, дико боясь, что он исчезнет. Сжал его, нечто теплое, живое, в то время, как тот не прекращал наполнять меня жизнью. Я ощущал его на своем лице необыкновенной мягкостью с привкусом вишни.
А потом я сообразил, что Драко Малфой делает мне искусственное дыхание, и открыл глаза.
Лицо Малфоя было близко-близко. Его длинная челка падала мне на лоб, и я четко видел его пепельные, с каким-то серебристым оттенком длинные густые ресницы и крошечные бриллианты слезинок, застывших в уголках закрытых глаз. А я и не заметил, как брови и ресницы у него потемнели. На первом курсе Малфой был бледной прилизанной молью, а потом я не испытывал желания разглядывать его кривую усмешку и надменную рожу. И вот, оказывается, у него красивые длиннющие темные ресницы, а брови четкие, изогнутые под изящным углом, придающие лицу гордое, какое-то вдохновенное выражение. И кожа… У него необыкновенно чистая молочно-белая кожа. И она светилась в том полумраке. По-настоящему светилась слабым, но отчетливым серебряным светом.
А потом Малфой открыл глаза, и все мысли напрочь исчезли из моей головы. Радужки были наполнены чем-то невероятным: расплавленным серебром, кипящей водой, легкими перьевыми облаками, тонкими лентами голубого шелка… Всё это двигалось, искрилось, менялось и танцевало, а из глубины темных зрачков в странном ритме, едва-едва заметно мне светили звезды… Я прекрасно осознавал, что видел. Это не была иллюзия или простое очарование. Маги считают, что глаза — отражение души, и я клянусь, что видел, как душа дышит магией.
Казалось, я и Малфой смотрели друг другу в глаза целую вечность. Я не знаю, что видел он, но мы оба даже моргать не смели. А Драко все дышал за нас обоих. Дышал и смотрел, прижимаясь ко мне всем телом. Его красивое, едва-едва светящееся в полумраке лицо, невероятные, дышащие чистой магией глаза, приятная, возбуждающая тяжесть его тела… Мы даже не заметили, что стали целоваться. По-настоящему целоваться — жадно, страстно и взасос. Блин, меня так и подмывает встать и громко, на всю библиотеку заявить друзьям и всему миру: «Я, Гарри Поттер, герой магического мира, разделил свой первый поцелуй с Драко Малфоем, моим врагом. И это было ошеломляюще потрясно!». Но не-е-ет, никто, никогда и ни за что на свете не узнает, как головокружительно целуется мой враг. И не потому, что сам Малфой за такие откровения будет убивать меня долго и мучительно. Хотя он мне так и заявил там, в тайном ходе. Тогда меня впервые не раздражала его манера лениво тянуть гласные, наоборот, она показалась мне какой-то… уместной, что ли?