Шахиншах прослезился и потребовал чашу хаомы, чтобы погрузиться в мир духов и вновь соединиться с Ширин на расстоянии. Я пошел наливать, в душе ликуя, что Ширин не была с шахиншахом, заодно позвав великого мага для рассказа о приезде посланника Маврикия. Когда я вернулся, шахиншах откинул в гневе чашу со священной хаомой и выбежал из покоев.
– Он разгневан. А что изменить? – произнес великий маг. – Свадьбу с Мириам не отменить. Ах, почему шахиншах молод и не слушает меня? Зачем ему эти христианки? Царю царей надо брать жену нашей веры. Но что изменить, надо молиться, чтобы все прошло благополучно.
Я молился о другом, я был черен, я полностью отдался Ахриману, злому духу, но страсть застилала мне глаза, тогда я не осознавал этого.
Свадьба состоялась в Константинополе, куда я не поехал. После торжества продолжались в Тисфуне, тогда я впервые увидел Мириам. Я бы не сказал, что она была некрасива, нет, юность украшает любого, а Мириам была не только юна, но еще и скромна. Она кротко улыбалась приветствующим ее подданным, она бросала дирхемы, но так, что люди не решались их поднять, понимая, что Мириам как будто не дарит их, а отдает неправомерно нажитое; что говорить, молодая жена Хосрова Парвиза была особенная. Особенность эту я раскрыл полностью позже, когда прошло время, которое я тратил на Ширин.
Сам бы я никогда не добрался один до ее царства у подножия гор, но опять шахиншах, одурманенный любовью, помогал мне. Несмотря на женитьбу, он не переставал отправлять послания принцессе, а доставлял их к ней я. Я загонял коней, я пил из луж, я изучил дорогу к Аршакавану до мельчайшей трещинки в земле, и каждый раз я говорил со своей Ширин. Я передавал глиняные таблички и пергаменты с посланиями, а сам не мог наглядеться на гордый профиль и невероятную красоту.
Я не торопился, зная, что шахиншах связан узами брака и никуда от них не денется. Ширин благоволила мне, отвечая; мы проводили вечера в беседах, она брала меня за руку и расспрашивала обо всем, что происходит в Тисфуне, а я шептал ей на ухо о звездах и планетах, о богах и духах, о прекрасной Анахите, что покровительствует браку, я жаждал ее, а она лишь улыбалась, понимая мои стремления, и только на словах передавала послания шахиншаху, боясь его жены Мириам. Дело шло в нужном направлении, мы с Ширин стали близки, тайна объединяла нас, а от дружбы и общей тайны до любви и страсти оставалось немного. Я ждал, я говорил, я верил: Ширин будет моей.
Мириам же, молодая жена шахиншаха, твердо вела свое дело, наполняя Бехистан священниками-ромеями и насаждая, пользуясь мягкостью великого Хосрова, свою, чуждую нам веру. Первым делом она потребовала от шахиншаха место для молитв своему Христу. Величественный храм Анахиты был отдан ей беспрекословно, хотя маги и роптали. Там Мириам поставила дощечки с ликами христианских святых людей, установила византийский порядок, удалила священный огонь и назвала храм в честь матери Христа – девы Марии. Мириам проводила там время утром и вечером, вознося молитвы своим богам, а мы, маги, были допущены лишь до вторых ворот, дальше нам было проходить запрещено. Я негодовал, обращаясь к великому магу, я требовал удалить из нашего храма чуждых богов, но шахиншах молчал, а Мириам требовала большего. Уже стояли кресты в прочих святых местах, уже наполнялся Тисфун бредущими с севера христианами, уже часть земель Ирана покорились священникам из Византии. Но шахиншах продолжал молчать, увлеченный лишь перепиской с Ширин. В один из дней, когда я был во дворце Бехистан, Мириам вышла на балкон, наслаждаясь утренним солнцем, что еще чуть розовело на востоке. Я был во дворе, и она жестом пригласила меня к себе.