Вся логика их земной семейной жизни вела к тому, что рано или поздно они встретятся.
Наверное, он уже уснул или задремал очень глубоко. Что-то вдруг насторожило в ночи. Федор приоткрыл глаза и увидел обнаженную спину любимой женщины. Как это часто бывало, она сидела на краю постели и смотрела на противоположную стену. В свете фонаря за окном, освещающего перрон, тускло поблескивала кожа, от нее струилось живительное тепло. Знакомым движением она потянулась, нырнула под одеяло и, прильнув, сунула холодные ладошки ему под мышки, прижалась щекой к его груди.
Сначала Федор принял это за само собой разумеющееся, счастливо забыв о времени, в котором жил. Сквозь сон он подумал, что жена вернулась из Америки, ночным мотовозом… В следующий миг, с ужасом сознавая, что начинает просыпаться, он всеми силами воспротивился тому и, боясь прервать, пусть пригрезившуюся, мимолетную ласку, о которой знали только двое на всем белом свете, прижал ее к себе. Она не исчезла. Все это было ложью. Но об этом так греховно не хотелось думать.
Рассвело. За окном привычно шумел ветер, скатываясь с гор к студеному весеннему морю. Он открыл глаза и словно споткнулся о взгляд, в котором не было ни тени сна. Подперев подбородок кулачком, незнакомая молодая женщина со смешливым любопытством рассматривала его лицо.
Федор молча смежил глаза, глубоко и шумно вздохнул, скрывая чуть не сорвавшийся стон: ее личико было премилым, но не тем, какое он хотел увидеть.
Ощущая рядом с собой женщину, он часто засыпал и просыпался этой ночью. Всякий раз, когда ночная тоскливая явь разгоняла сон и до него доходило, что это совсем другая, он вглядывался в контуры ее лица, с недоумением гладил знакомое тело, возвращаясь в свое реальное нынешнее безвременье. Лезла в голову всякая мистическая чертовщина о переселении душ, потому что этой ночи и этой женщины не могло быть по логике обыденной жизни.
— Ну и дура же она! — прошептала Люся.
— Кто? — недоуменно вскинул брови Федор.
— А твоя жена. Я еще вчера так подумала, когда ты оставил недопитой такую огромную бутылку.
Е-е-е! Такой мужик!
— Не ругайся в моем доме и не говори плохо о моей жене, — Федор ласково потрепал ее за розовое ушко. — Мы с ней прожили долгую и хорошую жизнь. — Он уже жалел о том, что заврался, и не знал, как достойно выйти из положения.
— Тоскуешь? — она схватила его бороду, сжала в пучок под подбородком, как бы примеривая, каков он будет бритым, потом стала шаловливо заплетать ее в косичку. Он потянулся, собираясь подняться. Она мгновенно прильнула к нему, свернувшись на его груди, удерживая его в постели.