— Анку ждал! — то ли спросила, то ли заявила она, и в глазах ее полыхнул высокомерный холодок. — Анка — натура тонко чувствующая, глубоко переживающая, это только я могу все терпеть. И вообще, — ухмыльнулась подкрашенным ротиком, — не придет твоя Анка, у нее… мигрень… У тебя что-нибудь осталось?
Алик вытащил из-под подушки флягу, тряхнул ею возле уха.
— Стакан бы?!
Татьяна вышла и вскоре вернулась с кувшином напитка, с пухлой лепешкой и с двумя чайными чашками.
Алик разлил самогон, посмеиваясь:
— А ведь ты могла замочить этого гуся, как пить дать!
Татьяна плутовато улыбнулась. Веселое настроение возвращалось к ней:
— Пугнула бы, и все дела. А ты уже подумал наверное, что я зоологопатологический убийца. — Она помолчала, держа чашку в руке, кокетливо вздохнула:
— Все вы, мужики, сволочи! Если бы не Файка да не Витька, он бы у меня на коленях прощения просил.
— Будто вы, бабы, не сволочи? — чокнул чашкой о чашку Алик.
— За сволочей, которые хотя бы не прикидываются альтруистами!
Алик выпил, крякнул, отщипнул кусочек лепешки.
— Я не все заумные слова знаю — институтов не кончал?
— А это вроде Сереги, — тряхнула она милой головкой. — На словах — сама любовь, а на деле — сам видел… Неудачники любят поучать и воспитывать.
— Веселая у вас компашка. Сначала казались мне такими благочинными, как богомольцы, а потом — как все. — Он закурил. — Меня не удивишь. Жизнь потерла. Сызмальства этого коллективизма хлебнул. В летнем саду бывало кино гонят — надо успеть место на дереве занять — значит, без ужина остался. Ночью придешь, есть хочется, лезешь в хлеборезку, а там уже ждут воспитатели. И по морде тебя твоим куском: у кого воруешь, у себя воруешь, тебя народ кормитпоит, а ты? Треплются-треплются, потом нагребут нашей же жратвы полные сетки, тебя подзовут: «Отнеси ко мне домой!» — И твою же конфетку тебе за работу.
Мы тоже, как вы, жили дружно, одной семьей, — криво усмехнулся он. — В седьмом классе подрался я с дружком, тот и кричит: «Да ты, Алик, нерусский — я сам видел твои документы». Я ему не поверил сперва, а потом узнал — и вправду не Константинович, а Кошибаевич. Паспорт получать, думал-думал: ну, кто я!
Поставил в графе прочерк. Мне и написали — «русский».
С умыслом все это рассказывал Алик, хитрил, поглядывая на «куколку», пытался навести разговор на внутренние их раздоры.
— Мне б твои проблемы, — вздохнула Татьяна. — Чепуха все это… Все люди братья — произошли от обезьян. Все устроится, и будет Анка твоя. Она у нас одна без пары — мутит воду…
— Не такая уж и чепуха, — скрипнул зубами Алик, — я пятый пункт тонко чувствую, не то, что вы — с виду чистые русские, а в душе — кызылбаши!