— Пускай не лезут! Налаживал деловые связи… Поскользнулся, упал… В райком звоню, говорю, не могу больше на такой работе: что ни достань, везде пить надо. Сопьюсь! А мне говорят: вылечим, а потом выгоним, — Индеец вскочил, раскланялся: — Здрасьте, Марья Ивановна. С праздничком, здоровьица вам в Новом году!
В дверях стояла пожилая уборщица с ведром и шваброй.
— Бок болит, — пожаловалась с серьезным видом.
— Так отлежались бы, тут я и сам могу подмести…
В кабинет влетела полная женщина в очках и собольей шапке.
— Александр Васильевич… Безобразие! С утра в слесарке пьют, — боком меж стульев стала пробираться к телефону. — Я им так и сказала, сейчас вызову милицию.
Глаза управляющего строго блеснули.
— Кто? — спросил он.
Женщина-бухгалтер назвала фамилии старых чикиндистов.
— Сходите в столовую, купите закуски и отнесите им… Надо помнить, за чей счет мы с вами получаем зарплату.
Бухгалтер выскочила из кабинета, а управляющий, с чувством исполненного долга, опустил голову и стал заполнять договор, бормоча под нос данные из паспорта Алика.
— Выгонят тебя! — серьезно сказал Алик. — Хорошо еще если не посадят.
Гляжу, вокруг уже одна торговая чернота вьется, из шашлычников ты их набирал, что ли?
Управляющий поднял бритое лицо с лиловым синяком. В темных глазах мелькнул фанатический блеск:
— Зато к любому чикиндисту приду, скажу — обнищал, дай на твоем участке машину эфедры нарежу — не откажет. Никому из своих плохого не сделал.
— Да уж, — придерживая пальцем разбитую губу, криво улыбнулся Алик. — С твоего кресла на волю еще не уходили.
— Буду первым! — отрезал Индеец и протянул договор, закрепляющий за Аликом участок на следующий год.
От последнего в долине реки казахского села почти до лесного кордона Алик доехал на попутной машине — везло ему в новом году. До избушки оставалось часа три ходьбы. К тому же колею машины, вывезшей эфедру, еще не замело, идти по ней было легче, чем по сугробам.
Засветло он добрался до моста и, наверно, в этот день не полез бы под него за оставленным хлебом, но увидел на снегу странные следы: ни куница, ни белка…
Следы эти уходили под мост. Алик сбросил рюкзак и заглянул туда.
— Мяу! — раздалось из полумрака.
— Кис-кис! Ты, что ли?
Кошка вылезла откуда-то из-за венцовых бревен на свет, отчаянно заголосила, с обидой и укором. Алик протянул руку, подманил ее:
— Иди сюда, иди! Ну, не ори, бичовка… Всего-то полмесяца посидела одна.
Он сунул кошку за пазуху, удивляясь, что она ушла от дома так далеко. Хотел прихватить с собой пару булок хлеба, но мешок был пуст, а в нем продрано отверстие диаметром как раз по кошке.