И вот, минута в минуту, как и говорилось в имеющемся у меня предписании, чуть покрытые легкой рябью воды пролива расступились – и на поверхность во всей своей смертоносной красе, рассекая волны, появился китообразный силуэт, блестящий мокрыми черными боками. В этот момент нас наблюдали не меньше чем с пяти пароходов, причем один из них был пассажирским. Так как этого визита мы ждали, то паровой катер, спущенный на воду, уже стоял у тапа с разведенными парами. На кораблях американской, германской или французской постройки катера уже давно бензиновые, а у нас по старинке паровые… Едва подводный корабль «Кузбасс» лег в дрейф в паре кабельтовых от нас, тоже зажег освещение и поднял флаг, я торопливо спустился по трапу в катер (тюки с почтой уже находились на месте), и мы отчалили.
На «Кузбассе» нас уже ждали. Сверху на катер сбросили швартовы и шторм-трап. Немного непривычно было лезть по покатому, едва выступающему из воды борту, но я справился. При этом поверхность обшивки подводного корабля показалась мне действительно похожей на кожу живого существа – очевидно, она была сделана из материала, похожего на толстую резину. Капитан первого ранга Степанов ожидал меня на палубе прямо у трапа в окружении своих офицеров, и, на первый взгляд, он не показался мне человеком, который смог с легкостью разворотить Токийскую бухту – так, что в ней не осталось живого места. Правда, большую часть разрушений сами японцы относят на счет взрыва парохода, груженого мелинитом, но все равно первопричиной того взрыва стал стоящий передо мной человек.
– Здравствуйте, Евгений Романович, – поприветствовал он меня, – премного рад вас видеть.
– И я, Александр Викторович, – ответил я, – тоже рад вас видеть. Мой сын писал мне о вас много хорошего…
– Сын? – переспросил каперанг Степанов.
– Да, – подтвердил я, – сын. Мичман Всеволод Егорьев, состоящий в настоящий момент флаг-офицером при контр-адмирале Карле Петровиче Иессене.
– А, вспомнил, – сказал Степанов, – конечно же, мичманец Сева. Весьма любознательный молодой человек. Наш особист даже заподозрил в нем японского или британского агента. Насилу удалось его убедить, что любознательность вашего сына связана только с его весьма юным возрастом и тем неподдельным интересом, который тот проявляет к морскому делу… Впрочем, хорошо все, что хорошо кончается…
При этом я обратил внимание на очень неприятный взгляд, который на меня бросил невысокий, коротко стриженый хмурый офицер крепкого телосложения. Наверное, это и был тот самый «особист», который заподозрил моего сына в таком непотребстве как сговор с врагами России. Но это чувство было мимолетным, потому что, глядя на то, как из катера извлекают тюки с почтой (в основном там были только газеты, российские и иностранные), господин Степанов переменил тему, спросив о здоровье государя-императора. Тогда я ответил, что на здоровье Николай Александрович не жалуется, правда, с момента кончины супруги находится в печали, из-за чего совсем не окидает своего Царскосельского дворца.