– У Ники роман с Аллой Викторовной? – удивилась я.
– Так точно, Ваше Императорское Высочество, – кивнул господин Мартынов, – у Лисовой тот же типаж, что и у покойной императрицы, вот император Николай на нее и запал. Они не афишируют свои отношения, но скрыть этот секрет Полишинеля невозможно. По крайней мере, тот режим наибольшего благоприятствования, который государственная власть по прямому императорскому указанию оказывает госпоже Лисовой, циркулирующие в деловой среде слухи относят именно на счет связи Лисовой с императором. Поэтому очень многие представители отечественной и иностранной буржуазии видят в этом перевороте возможность уничтожить опасного конкурента…
– К черту буржуазию, – сказал Павел Павлович, – с ней мы будем разбираться потом. Сейчас важно то, что заговорщики сами дают нам в руки повод разом отрубить все нужные головы, а также возможность провести ускоренную рокировку между вами и вашим братом Николаем…
– В каком смысле ускоренную, Павел Павлович? – не поняла я.
– Ники, – сказал Мишкин, – хочет инсценировать покушение на свою священную персону и свое тяжелое ранение, после чего, якобы на смертном одре, он пишет отречение в мою пользу. А я, в свою очередь, как только мы вместо Николаевского вокзала прибудем на Варшавский, тут же отрекаюсь, сестренка, в твою пользу. И все это в условиях чрезвычайного положения и генерал-губернаторских полномочий у адмирала Дубасова, который не осведомлен об этой маленькой хитрости и примет все за чистую монету. Раз-два – и в дамках. Так что с момента прибытия в Петербург можешь считать себя императрицей, и я первый принесу тебе присягу на верность. Единственное, о чем надо позаботиться в таком случае, так это о том, чтобы мера ярости нашего адмирал-диктатора не превысила определенную планку. Не стоит вдребезги разносить британское посольство и дворец Владимировичей корабельной артиллерией, и вешать пойманных мятежников на фонарях без суда и следствия. Во всем есть мера, в том числе и в подавлении мятежа, и превышать ее ни в коем случае не нужно.
– Понятно, Мишкин, – кивнула я, прикусив губу.
Мне еще что-то говорили, а я в ответ только механически кивала. То, что еще совсем недавно казалось хотя и близкой, но все же несколько отдаленной перспективой вдруг встало передо мной во весь рост. От будущего императорства меня отделяли всего несколько часов, необходимых, чтобы наш поезд прибыл на Варшавский вокзал столицы. Еще немного – и я перестану принадлежать самой себе. Жизнь моя круто изменится; из нее исчезнут слова «хочу» и «не хочу», зато вместо них появятся «надо» и «не надо», «выгодно» и «невыгодно». Можно сказать, что именно сейчас я окончательно становлюсь взрослой, самостоятельно отвечающей за свои поступки. Ведь я, наблюдая за нашим дорогим папа, поняла то, чего так и не понял Ники. Не только страна целиком и полностью принадлежит своему монарху, но и монарх точно так же принадлежит своей стране, а иначе дело может кончиться плохо.