– Очень хорошо Федор Васильевич, – сказала я тогда, – но для начала нам нужен парламентер, человек, который доставит во дворец к Владимировичам наш ультиматум и объявит им нашу волю. Во-первых – если сдадутся без сопротивления и принесут нам покаяние за все свои вины, то мы обещаем отнестись к ним милостиво и сурово не наказывать. Единственное условие – устранение от политической и светской жизни. Ссылка в Туруханск и жизнь за государственный счет все же лучше безымянной могилы. Во-вторых – если дядя Володя и тетя Михень доведут дело до первого выстрела, то все их семейство пойдет на вечную каторгу. Миндальничать я не буду. В-третьих – если, не дай Бог, дело дойдет до артиллерийской бомбардировки дворца и штурма, то не сносить голов никому из того злокозненного семейства и всех причастных к этому делу.
– Есть такой человек, – хмыкнул Федор Васильевич.
И вот перед нами предстал молоденький подпоручик Пребраженского полка Евгений фон Мекк, схваченный морскими патрулями на Невском с запиской к Великой княгине Марии Павловне от находящегося на Николаевском вокзале командующего первым гвардейским корпусом генерал-адъютанта князя Сергея Илларионовича Васильчикова[36]. Белобрысый долговязый юноша близоруко щурился в мою сторону, бестолково переминаясь при этом с ноги на ногу. При аресте он пытался оказать сопротивление, но по счастью, из своего нагана ни в кого не попал. Ни в патрульных, которым он показался подозрительным, ни в кого-то из случайной праздношатающейся публики, которой даже в ранний утренний час на Невском проспекте оказалось предостаточно.
– Ну-с, молодой человек, – сказала я, – рассказывайте, как вы дошли до жизни такой? Или, впрочем, не надо. Святой Петр с удовольствием сам примет у вас исповедь. А мне от вас надо, чтобы вы пошли по тому же адресу, что вам дал Сергей Илларионович (Васильчиков) и отдали Великой Княгине Марии Павловне уже мое послание. Пусть они там сдаются, пока я еще добрая, а то по Неве подойдут корабли и разнесут их сарай по кирпичикам. Как вы видите, флот на моей стороне, да и с Гвардией, как я понимаю, тоже не все так однозначно. Так что идите и делайте то, что вам сказали, и, может быть, мы тогда проявим к вам милость и забудем о ваших прегрешениях.
С гвардией действительно было не все так однозначно. Безоговорочно под контролем заговорщиков находился только Преображенский полк, чьи казармы находились по соседству с Владимирским дворцом, а остальные полки придерживались «нейтралитета» или обещали поддержать заговор только в случае его безоговорочного успеха. К тому же и я и Мишкин уже послали людей из нашего бывшего конвоя с посланиями в гусарский Ахтырский и синий кирасирский гвардейский полки, шефами которых мы с ним были до отъезда на Дальний Восток, так что в скором времени нами ожидался ответ, который не мог не быть положительным. В тот момент, когда мы ускользнули из засады на Николаевском вокзале, заговорщики проиграли свою главную ставку, и теперь их влияние съеживалось как шагреневая кожа. Уже к нашему прибытию моряки адмирала Дубасова контролировали две трети столицы, а настоящему моменту мятежники занимали только дворец моего дяди Владимира, казармы Преображенского полка, Британское посольство да отрезанный от них Николаевский вокзал, который преображенцы пока еще непонятно зачем продолжали удерживать, ведь никакого смысла в этом уже не было.