* * *
10 июля 1904 года, утро. Санкт-Петербург, Петропавловская крепость, каземат для особо опасных преступников.
Борис Викторович Савинков, бывший революционер, террорист и литератор, а ныне просто заключенный-смертник.
Когда в замке моей одиночной камеры препротивно заскрежетал ключ, я уже было решил, что настал мой последний выход. Военно-полевой суд потратил на меня не больше четверти часа и приговорил к смертной казни через повешение без права апелляции или подачи прошения о помиловании. Отпрыгался (или допрыгался), мол, Борис Савинков, некоронованный король террора. Теперь мне предстояла последняя прогулка до эшафота, недолгий танец в воздухе – и все… Прощайте, мечты о великой славе и обеспеченной жизни, прощайте, верные соратники и пылкие соратницы, прощайте, надежды стать важным человеком после свержения самодержавия. Все. Укатали сивку крутые горки, поезд дальше не идет…
Я знал, что во дворе уже возвышаются виселицы, на которых после нескольких дополнительных судорог живая мыслящая материя превращалась в мертвую биомассу, подлежащую затем сожжению в огне крематория. Но здоровенные, как гориллы, надзиратели повели меня совсем не туда. После недолгого путешествия по полутемным коридорам я снова оказался перед знакомой дверью, за которой обитал мой злой гений – заместитель начальника службы имперской безопасности, капитан Мартынов.
Даже сам начальник этой СИБ, полковник Зубатов, в своем штатском костюме выглядел все-таки более человечно, как-то по-домашнему. Да и в молодости господин Зубатов тоже, говорят, сочувствовал революционным идеям, потом перешел на позиции реформизма и с тех пор старается обратить в свою веру прочих революционеров. Господин Мартынов – это нечто иное. Он, как жесткий и беспощадный механизм, делает свое дело хладнокровно и равнодушно, и не стоит ждать от него человеческого сочувствия к жертвам, попавшим в его сети. Интересно, зачем это он захотел увидеть меня в последний раз перед тем как… ну вы меня понимаете.
Раскрывается дверь, надзиратели вводят меня в кабинет и со скованными за спиной руками усаживают на железный привинченный к полу стул. Господин Мартынов – как всегда, гладко выбритый, с коротко стриженой головой – смотрит на меня своими пронзительными глазами, которые просвечивают меня насквозь не хуже лучей господина Рентгена.
– Здравствуйте, Борис Викторович, – говорит он мне несколько издевательским тоном, – ну что, готовы ли вы и к смерти, и к бессмертной славе?
Отвечаю на этот выпад не без оттенка позерства:
– К смерти, господин Мартынов, я всегда готов. Она – первейший товарищ террориста, потому что никогда заранее не известно – то ли ты ликвидируешь свой объект, то ли его охрана пристрелит тебя как собаку… Но я не понимаю, причем тут слава, да еще и бессмертная, ведь вы нас арестовали и покушение на царя не состоялось…