Впрочем, и Василий Петрович Боткин успел умереть.
Афанасьев с Пикулиным подходят к столу.
У самовара хозяйничает Александра Владимировна Щепкина.
— A-а, домовладелец! — кричит Кетчер. — Дом купил, а в гости не зовешь!
— Я в этом доме сам гость. Не знаю, надолго ли!
— Неправда! Неправда! Сто лет проживет! — кричит Пикулин.
— Я читала где-то, что на Востоке пьют от кашля смолу терпентинового дерева с медом. Мы всё гоняемся за модными лекарствами, а народные средства проверены тысячелетиями.
Александра Владимировна говорит слишком оживленно.
В последнее время, беседуя с Афанасьевым, знакомые то и дело весело кричат и громко смеются. Афанасьева это сердит.
— В вашем саду есть терпентиновые деревья, доктор? — спрашивает, смеясь, Александра Владимировна.
— Не взошли, сударыня!
Пикулин низко кланяется Александре Владимировне. Потом замечает на краю аллеи свою зеленую леечку, привычно подхватывает ее и ковыляет в кусты.
— Ну, раз нет терпентиновых смол, вот вам чай со сливками.
Афанасьев принимает из рук Александры Владимировны большую чашку. После обеда его всегда познабливает, он пьет чай с удовольствием, по телу разливается тепло и хочется откашляться. Но кашлять на людях неудобно, он сдерживается, и это раздражает его.
Щепкин и Кетчер заводят бесконечный и давний спор об издании Белинского. Издание не закончили.
Афанасьев прихлебывает чай и думает, что хорошо бы поболтать сейчас с Евгением Якушкиным. В последние годы Афанасьев с одним Евгением до конца откровенен. Но Якушкин теперь прочно обосновался в Ярославле, недавно дочь выдал замуж, в Москву наезжает редко. В трудное для Афанасьева время Якушкину тоже досталось: его подозревали в устройстве тайной типографии, в попытке «возмутить крестьян».
Афанасьев не может дольше терпеть — закашлялся.
Суетится Александра Владимировна, подливает горячего чаю.
Пикулин с лейкой появляется у стола, хромая, спешит к Афанасьеву.
Афанасьеву неловко — он хочет что-то сказать, успокоить, но все кашляет, кашляет и только машет рукой.
— Да что вы переполошились! — сердится Кетчер. — Вздор? Я тоже небось лекарь, не хуже вот его (кивает на Пикулина). Горячее молоко на ночь. Припарки на грудь. И как рукой…
Кетчер вспоминает в эту минуту, как, задыхаясь от кашля, умирал Зелинский.
— Да с таким кашлем…
— Я же говорю, — подхватывает Пикулин, — с таким кашлем сто лет проживет…
Все чувствуют скорый конец, но никто не знает, что в этот вечер, 12 августа 1871 года, здесь, в прекрасном пикулинском саду, Афанасьев схватит простуду и наутро не сможет подняться. И вообще больше не встанет. У Афанасьева впереди месяц и одиннадцать дней.