Люди верили, что в земных делах им помогают предки, давно ушедшие в «иное», «тридесятое» царство, что предки следят за жизнью людей своего рода, своей семьи и вмешиваются в нее.
Нынешние ученые видят в Бабе-Яге образ предка-помощника по материнской линии, в которого верили древние.
Афанасьев не знал о Яге всего, что знают сегодняшние исследователи, но знал много. В его трудах припасены бесчисленные наблюдения, ценные замечания, без которых ученые не могут обойтись и сегодня.
Но Афанасьев взглянул на Бабу-Ягу по-своему. Баба-Яга распоряжается естественными силами природы, объяснил он, и сама сливается с ними: вихрем проносится она по воздуху в своей ступе и размахивает помелом, вызывая бури и метели. Афанасьев считал ступу Бабы-Яги воплощением грозовой тучи, а толкач или клюку — палицей языческого бога Перуна, образом молнии.
Царевна-лягушка и золотые яблоки-молнии
Учитель Афанасьева, профессор Кавелин, сказал как-то: «Обряды, религиозные верования, предрассудки упорно хранят тайну своего значения и смысла. Чтобы заставить их говорить, нужны известные приемы, известная манера, способ спрашивать».
Ученые старались разными способами выведать тайное значение сказки, заставить ее говорить с ними не языком бахаря, а языком науки.
Одни поражались сходству сказок многих народов, прокладывали на географических картах пути движения сказок по белу свету, находили в них следы преданий и верований, которые народы заимствовали друг у друга.
Иные искали «прародину» сказок и одного далекого «предка» сказки, которая во многих обликах и одежках живет теперь у разных народов; поиски уводили караванными дорогами на Восток, к древним индийским сказаниям.
Третьи обнаружили родство в быте и нравах первобытных народов, родство их представлений о мире и поэтического воображения; предположили — сходные сказки рождались независимо друг от друга у всех народов земли.
Четвертые стремились связать русскую народную поэзию с русской историей, прислушивались к созвучию имен и географических названий, в исторических памятниках пытались обнаружить действительные события, которые — измененные и перелицованные — могли стать основой былины или сказки…
Афанасьев один из первых начал спрашивать сказку о смысле, в ней сокрытом, — и спрашивал по-своему.
Он сравнивал сказки разных народов, искал их корни в восточных сказаниях, изучал древние обряды и верования, но рождение сказки и тайный смысл ее всегда видел в отношении первобытного человека к «миру стихий и небесных светил».
Афанасьеву казалось, что восход и закат солнца, смена времен года, грохот и сверкание грезы больше всего волновали человека древности, всего сильнее пробуждали в нем чувство поэзии.