Один русский ученый уже после смерти Афанасьева говорил о нем: «Он был один из первых собирателей рукописной литературы восемнадцатого и девятнадцатого столетий». Сказано хитро: книгопечатание в девятнадцатом столетии, как известно, существовало; «рукописная литература» девятнадцатого столетия — это литература, которую печатать было нельзя.
Дневник Афанасьева заполнен запрещенными стихами и эпиграммами, речами на заседаниях, торжествах, панихидах, ходившими в народе анекдотами и шутками.
Добывать потаенную литературу нелегко, — за тридцать лет николаевского самовластья все успели понапугаться; да и в новое царствование помалкивать спокойнее. Говорят, язык до Киева доведет; бумажка с крамольными стишками или письмецом, которому не положено видеть света, глядишь, заведет и подальше Киева, и в ином — восточном — направлении. Заполучить такую бумажку или письмецо можно, когда люди тебя знают, верят тебе.
Человек переправляет Афанасьеву кое-что о Радищеве и просит не выдавать, кем это «кое-что» доставлено. Если удастся обнародовать заметку в журнале, можно сообщить, что материал прислан «откуда-нибудь изнутри России»; еще лучше ссылаться на покойников — найдено-де в бумагах давно почившего НН или ДД.
Печатать все эти «кое-что» в журнале очень трудно. Каждый номер «Библиографических записок» едва продирается сквозь «узкие райские врата православной цензуры», — Афанасьев, шутя, часто так говорил.
Царские цензоры не так глупы и доверчивы, как Серый из народной сказки. Они беспощадно корнают статьи, вымарывают строки, читают нравоучения издателям. Афанасьеву потрудней, чем сказочной лисичке, заставить волка сунуть хвост в прорубь да еще дождаться, пока примерзнет.
Афанасьев ездит объясняться с чиновниками, подает прошения и жалобы, переписывает статьи языком басен.
Главное — чтобы собранное им и его друзьями попало к людям.
От друзей Афанасьев не скрывает, что строго ученая внешность журнала — тоже маска. Хоть и «Библиографические записки», но задуманы они ради публики «не библиографической, а просто читающей».
Не справка о редкой книге, вышедшей где-нибудь в Турине, не вести из Британского музея, — неизвестные прежде строки Пушкина и декабристов, очерки жизни Новикова и Радищева — вот что главное в «Библиографических записках» для публики «просто читающей». Сами эти имена заставляют людей задуматься о своем сегодня, звучат как призыв к действию.
Оттого каждый номер журнала стоит Афанасьеву немалых трудов и хлопот.
Оттого стараются власти на каждом шагу подставить ножку молодому журналу — запретить, не допустить…