2
Прежде чем войти на почтовую станцию, я какое-то время стоял под фонарем у ворот, придирчиво изучал в его тусклом свете плащ и счищал с него случайные брызги крови. После не стал беспокоить ни почтмейстера, ни клерков и сразу направился в закуток колдуна, отвечавшего за прием и отправку эфирных сообщений.
Совсем молодой еще ритуалист оторвался от доски с вырезанным на ней алфавитом и осведомился:
— Чем могу помочь?
Я даже не попытался улыбнуться в ответ и скрежетнул зубами от боли, стягивая правую перчатку. К счастью, удар свинцовым грузиком оказался не слишком силен, и обошлось без переломов, дело ограничилось распухшими пальцами.
— Надо отправить пару срочных сообщений.
Колдун присмотрелся к служебному перстню и предупредил:
— Тариф един для всех, магистр.
— Счет оплатит хозяин «Белого филина», — сказал я, встал за конторку и принялся составлять послание.
Поразительное дело, но почтовый служащий этому моему заявлению нисколько не удивился. Он будто знал, кто я и на кого работаю. Да сговорились они все, что ли?!
Восстановить в памяти служебный шифр особого труда не составило, и я набросал два коротких послания. Одно предназначалось сеньоре Белладонне; с ней мы расстались вполне довольные друг другом, и это позволяло надеяться, что запрос о круге знакомств Полди Харта если и не будет обработан в срочном порядке, то не останется без ответа. Риерские школяры входили в круг ответственности Адалинды, ей и карты в руки.
Адресатом второго послания был магистр-управляющий ближайшего отделения Вселенской комиссии по этике. Приказывать я ему не мог и все же настоятельно рекомендовал незамедлительно прислать в Рауфмельхайтен следственную группу. Жить с нарисованной на спине мишенью не слишком приятно, а прибытие коллег гарантированно избавит меня от черной метки. Если конечно же я не избавлюсь до того момента от нее сам…
Именно этому я и решил посвятить свой вечер. Когда ритуалист закончил водить пальцами по доске с вырезанным на ней алфавитом и незримую стихию перестали пронзать посылаемые им через эфир сигналы, я справился у него о «Трех пеньках». Колдун округлил глаза и с нескрываемым отвращением поведал, что приличному человеку в эдаком гадючнике делать совершенно нечего.
— Работа, — вздохнул я с отнюдь не наигранной печалью, и тогда ритуалист сообщил, что это паршивый кабак неподалеку от въезда в город.
Туда я и направился. Запутанные улочки Рауфмельхайтена то шли в горку, то ныряли под уклон, да еще на пути постоянно попадались вырубленные в скале ступени; раньше это нисколько не напрягало, но после дня блужданий в эдаких лабиринтах начало ныть только-только зажившее после ранения бедро. Мне бы сейчас в кресле у камина устроиться и глинтвейн попивать, а не по злачным местам в поисках неприятностей шастать! Но деваться некуда. Раз уж влип в историю по собственной глупости, только и остается, как той лягушке, лапками сметану взбивать. Не тонуть же, в самом деле…