Остановив первый же кеб, он велел извозчику как можно скорее отвезти его к Ньюгейтской тюрьме. Прибыв к ее воротам, он прямиком направился к старшему надзирателю и показал полученный от Наррэуэя пропуск. Надзиратель дважды прочел бумагу, после чего посовещался с начальником. Наконец, когда терпение Питта грозило вот-вот лопнуть, надзиратель проводил его к камере, в которой содержалась Аеша Захари, и отомкнул дверь.
Питт шагнул внутрь. Тяжелая стальная дверь с лязгом закрылась за ним. Женщина, которая обернулась к нему, потрясла его до глубины души, и он на миг утратил дар речи. На основе того, что он знал и что видел в Александрии, он уже составил для себя ее мысленный портрет, даже не заметив при этом, как древние городские предания повлияли на его воображение. Он ожидал увидеть смуглянку с блестящими, цвета воронова крыла волосами, томную, с полным соблазнительных изгибов телом, среднего роста, а может, даже чуть ниже.
Она же оказалась очень высокой, лишь дюйма на три ниже его самого, стройная и изящная. На ней было светлое шелковое платье, какие он видел на женщинах в Александрии, однако более аккуратного кроя. Но больше всего его поразила ее кожа – почти черная; ее волосы напоминали шапочку, темную и гладкую, плотно облегающую идеальной формы голову. Черты ее лица были не просто прекрасными, они были утонченными, делая ее похожей на некое произведение искусства. Однако все ее тело дышало жизненной силой. Питт не сомневался: перед ним живая женщина, египтянка. Но не дочь современного средиземноморского исламского Египта, а Египта куда более древнего – коптского. Перед ним была даже не Клеопатра, а сама Нефертити.
– Кто вы? – Ее голос вернул его к действительности. Он был низкий и слегка хрипловатый, однако никакого акцента он в нем не заметил – лишь то, что ее дикция была чуть более четкой, нежели дикция англичанки. За исключением разве что тетушки Веспасии.
– Извините за вторжение, мисс Захари, – машинально произнес он. – Мое имя Томас Питт. Мне нужно поговорить с вами, прежде чем в понедельник суд возобновит работу. Стали известны некоторые обстоятельства, которые, по всей вероятности, не известны вам.
– Можете говорить мне все, что угодно, – ровно ответила она. – Мне нечего вам сказать помимо того, что я уже сказала суду. Поскольку я не могу этого доказать, то не вижу смысла повторять сказанное. Боюсь, вы напрасно тратите свое время, мистер Питт, и мое тоже. У меня его осталось не слишком много, – добавила она без всякого сожаления. И все же под маской мужества Питт прочел на ее лице глубочайшую боль.