– Вы знали покойного, Тарика эль-Абда?
– Лично нет, но я многое о нем узнал, – ответил Тренчард. Он застыл, напряженно вцепившись в перила трибуны. Было видно, как побелели костяшки его пальцев.
Внезапно Питта пронзил страх, безумный, не поддающийся логике. Он повернулся и посмотрел на скамью подсудимых. Райерсон был весь внимание. Никакой надежды, тем более облегчения, Питт на его лице не заметил. Впрочем, надеяться еще было слишком рано.
А вот Аеша взволнованно подалась вперед, глядя на Тренчарда полными изумления глазами. Питт с ужасом понял: она его знает. Причем не понаслышке, как он сказал, а лично.
Теперь присяжные начали внимать не только каждому слову, но и каждому взгляду.
В зале суда было жарко, но Питт словно окоченел, скованный изнутри лютым холодом. Ему вспомнились слова Тренчарда о том, что тот любил одну египтянку, но та какое-то время назад погибла в результате несчастного случая. Внезапно, как будто вновь перенесшись в ту ночь, когда он сидел на земле и его тело ломило от неудобной позы, а за стенами хижины тихо плескался Нил, он словно наяву услышал, как Исхак рассказывает о своем отце, имаме, о мучивших того ночных кошмарах, в которых фигурировали мертвецы и языки пламени, о дочери, которая ухаживала за отцом и слышала все его слова, слова горя и раскаяния, и которая тоже погибла вскоре после отца.
Питта, словно острый нож, пронзила страшная мысль, которая, однако, все расставляла по своим местам. Дочь имама и возлюбленная Тренчарда – это одна и та же женщина. Да, это был последний фрагмент мозаики. Тренчард, с его страстной любовью к Египту, знал Аешу, знал ее мечты и чаяния. Он также знал про страшное злодеяние в святилище. Ему ничего не стоило, сложив кусочки мозаики вместе, обо всем догадаться. Четверо солдат покинули Александрию не по причине болезни. Этих четверых ради спасения их шкур отправил домой Фердинанд Гаррик. Но не только ради них самих, а также по причине своей беззаветной преданности стране, стремясь защитить интересы Британской империи в Африке и на Востоке.
Питт повернулся к Наррэуэю.
– Он сейчас расскажет суду о резне, – прошептал он, слыша, как дрожит его собственный голос. – Возможно, он с самого начала собирался сделать это сам, чтобы поставить в этой истории точку. Ведь если поручить это кому-то еще, человек мог дрогнуть, пойти на попятную. Нет, он пришел сказать не о том, что двигало Аешей, а о том, что двигало эль-Абдом. Тот вовсе не был ключевой фигурой. Скорее наоборот, козлом отпущения. Чтобы привлечь внимание всего мира, Аеша должна была втянуть в это дело Райерсона. Вина же должна была лечь целиком и полностью на эль-Абда.