Он был из хорошей семьи и привык держать слово. Он сделал достойную карьеру в армии, и ему всегда было свойственно мужество, физическое и моральное. Ни я, ни кто-либо другой ни разу не поймали его на лжи. Он был верным другом и умел вести себя как настоящий джентльмен. У него имелся некий шарм, но что касается непорядочности – она была ему совершенно чужда.
Питт ощутил разочарование. Такое с ним случалось всегда, когда он расследовал убийство. Несмотря на нелицеприятные факты, его, словно гигантская волна, накрыло сожаление по поводу утраченной жизни, с ее страстями, слабостями, добродетелями, привычками. Был человек – и нет, причем ушел не в преклонных летах, а внезапно, без предупреждения, не завершив своих земных дел. И даже если при жизни за ним водились грехи, они меркли и отходили на второй план на фоне безвременной смерти.
Увы, эмоции мешали мыслить логически. Его же работа заключалась в том, чтобы узнать правду, какой бы та ни была – легкой или сложной и даже болезненной.
– Имена его знакомых, – произнес Питт вслух. – Возможно, мистер Ловат ни в чем не виновен, но мне нужны доказательства. Если мисс Захари или кто-то другой пойдет за его убийство на виселицу, то лишь потому, что мы будем точно знать, что случилось и почему.
– Да-да, разумеется. – Регнелл подвинул к себе лист бумаги, взял перо, обмакнул кончик в чернила и начал писать. Затем промокнул и пододвинул лист к Питту.
– Спасибо. – Питт взял листок и, пробежав глазами список имен и клубов, где их можно найти, встал и направился к двери.
***
Поговорив с парой людей из списка Регнелла, Питт не узнал почти ничего нового. Никто не горел стремлением обсуждать своего бывшего коллегу, который был мертв и не мог за себя постоять. И дело не столько в теплых чувствах, сколько в верности неким моральным принципам, веры в то, что, предав кого-то, человек сам рискует стать жертвой предательства, когда его собственные слабости вызовут у кого-то вопросы.
Во второй половине дня Питт уже потерял всякую надежду узнать что-то для себя полезное и потому решил пойти проведать своего шурина, Джека Радли, который вот уже несколько лет был членом парламента и держал в поле зрения деятельность Министерства иностранных дел.
В палате общин Питт его не застал, зато вскоре после четырех часов дня догнал его, когда тот прогуливался на солнышке в Сент-Джеймс-Парке. Приятный ветерок гонял по газонам первые пожелтевшие листья. Услышав, как Питт окликнул его, Джек остановился и повернул голову. Он явно не ожидал увидеть Питта, однако был ему рад.