– Спасибо, – ответил Райерсон. Питт на миг заколебался, не зная, стоит ли предостеречь его, что правда может оказаться весьма болезненной и вовсе не такой, в какую ему хотелось бы верить.
Впрочем, к чему спешить? Он всегда успеет это сделать. С этой мыслью Питт попрощался и вышел.
***
– Что нового? – спросил Наррэуэй, отрывая взгляд от бумаг, которые он изучал, и придирчиво посмотрел на Питта. Вид у него был измученный – глаза покраснели, щеки слегка запали.
Не дожидаясь приглашения, Питт сел в кресло, но расположиться удобно не смог: от внутреннего напряжения болела спина, руки не слушались.
– Ничего, что могло бы дать хоть какую-то надежду получить более удовлетворительный ответ, – ответил Питт, нарочно подбирая резкие слова, чтобы задеть Наррэуэя. И себя тоже. – Ловат был бабник, причем предпочитал молодых незамужних порядочных женщин. Обманув и опозорив одну, он тотчас начинал увиваться за другой. Общество же тем временем продолжало гадать, что с этими несчастными не так, раз он бросает их одну за другой. В чем их грех?
Наррэуэй гадливо поджал губы.
– Не будьте ханжой, Питт. Вы не хуже меня знаете, в чем их грех и что именно общество думало о них, справедливо или нет. Всем наплевать, кто вы такой, главное – что о вас думают. Целомудрие женщины ценится куда выше, чем ее мужество, душевное тепло, сострадание, смех, честность. Ибо оно означает, что она всецело принадлежит вам. Это вопрос собственности. – В голосе Наррэуэя слышалась горечь, а не просто цинизм. Питт был готов поклясться, что к этой горечи также примешивалась боль.
Но затем он представил себе, что бы он сам чувствовал, разреши Шарлотта прикоснуться к себе другому мужчине, не говоря уже о том, чтобы воспылать к нему ответной страстью. Стоило ему об этом подумать, как любая логика отступала на второй план.
– Да, это главное, – произнес он тоном, не допускающим возражений.
Наррэуэй улыбнулся, избегая, однако, смотреть ему в глаза.
– Вы говорите в общем или вам известны имена этих женщин? Или, что куда важнее, имена их отцов, братьев, прочих любовников, которые могли бы преследовать Ловата по всему Лондону и пристрелить его?
– Разумеется, – ответил Питт, вновь обретая под ногами твердую почву. Вместе с тем его не оставляло чувство, что нечто важное осталось невысказанным – то ли его собственные чувства, слишком сильные, чтобы их выразить в нескольких простых словах, то ли за ними крылось нечто рациональное, некий факт, который ускользал от его внимания?
– Судя по выражению вашего лица, – заметил Наррэуэй, – от всего этого вам не было никакой пользы.