— Впрочем, может быть, ты и не врешь, — сказал я. — Как раз около половины десятого мы с Ульрикой Бринкман проходили мимо университета. И обратили внимание на то, что в окнах канцелярии горел свет.
— В таком случае нам незачем больше сражаться, — облегченно вздохнул Хильдинг. — У меня и так уже расквашен нос.
Он приподнял носовой платок и грустно усмехнулся. Некоторое время мы сидели молча.
— Какой смысл врать прокурору и полицейским? — спросил я.
— Это могло избавить меня от многих неприятностей, — ответил он. — Мне не хотелось, чтобы они пронюхали, что я делал в четверг вечером. А кроме того, не так уж приятно быть последним, кто видел Мэрту Хофстедтер.
— Очевидно, ты был все-таки не самым последним, кто видел ее, — напомнил я Хильдингу. — Судя по твоим словам, кто-то наверняка видел ее уже после тебя.
— Разумеется, — ответил он быстро. — И поскольку я не убивал ее, мне казалось, что совсем не обязательно говорить в данном случае правду. Ведь мы даем показания не под присягой.
— Ты неплохо разбираешься в юриспруденции, — заметил я.
— Должен я извлечь хоть какую-то пользу из своей кандидатской степени, — возразил Хильдинг.
— И все-таки врать полицейским не следует, — наставительно сказал я. — В любом случае они рано или поздно докопаются до истины. Это их работа. А тем, кто пытается сбить их со следа, придется несладко.
Хильдинг все еще прижимал к носу платок.
— Я пойду умоюсь, — сказал он.
Хильдинг вышел из комнаты, а я тем временем допил виски. Потом я встал, подошел к балконной двери и раздвинул шторы. Некоторое время я стоял и вглядывался в непроницаемую тьму, сомкнувшуюся вокруг дома. Внезапно из-за угла вынырнула машина и пронзила изгородь ярким светом фар. Сначала я подумал, что ошибся. Но тут же понял, что ни о какой ошибке не может быть и речи. Возле самой ограды мелькнула чья-то тень. Я снова задернул шторы и вернулся на свое место как ни в чем не бывало. Между тем Хильдинг уже спустился вниз по лестнице и, тяжело переступая ногами, вошел в комнату. Лицо у него было чистое.
— Не хотелось бы тащиться так поздно домой, — сказал я. — Можно у тебя переночевать?
— Конечно, — ответил он.
Он хотел уложить меня в комнате для гостей на втором этаже, но я сказал, что предпочитаю спать на диване в гостиной. Пока он ходил за одеялом и стелил мне постель, я поставил перед окном ширму. Теперь меня никто не увидит.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Ничего особенного. Просто меня раздражают любители подглядывать в чужие окна.
Я снял ботинки и пиджак.
— У тебя есть что-нибудь почитать? — спросил я Хильдинга.