— Я посвящаю ее памяти Мэрты, — сказал он почти торжественно.
Меня удивило, что после всех перипетий минувшей ночи он был свежий как огурчик. Конечно, он не вполне нормальный.
— Почему бы тебе не помянуть ее наедине с самим собой, без всякой помпы? — спросил я. — Зажги свечу, открой бутылку вина и сиди себе спокойно.
И я снова почувствовал безумную усталость, уже не знаю в который раз за эти сутки.
— Я жду тебя сегодня вечером, — сказал Хильдинг. — Что-нибудь около восьми.
— Тебе не кажется, что мы с тобой уже вдоволь повеселились здесь? — спросил я.
Я подошел к входной двери и открыл ее.
— Если надумаешь, можешь прихватить свою валькирию, — сказал он.
Я ничего не ответил. И захлопнул за собой дверь.
Было промозглое, серое, хмурое утро. Небо висело совсем низко над головой, чуть не касаясь верхушек деревьев. Ветер был северный, злой и сырой. Я обошел дом. Землю покрывал толстый снежный ковер, и скоро мои ботинки и галоши были полны снега. Сад занимал довольно обширную территорию. В левом углу, если стать лицом к дому, рос густой кустарник. Я подошел к изгороди позади кустарника. Ночью снега выпало совсем немного, и я сразу заметил чьи-то следы. Они начинались возле отверстия в правом углу изгороди и шли к тому самому месту, где я увидел кого-то в свете автомобильных фар. Теперь не оставалось никаких сомнений. Ночью здесь кто-то был.
Я сел в автобус, который шел в город. Он был битком набит людьми, свежевыбритыми, пахнущими мылом, нормальными людьми, которые вчера легли около двенадцати, как только потухли экраны их телевизоров, а сегодня встали около восьми и плотно позавтракали. И все они были свежие и отдохнувшие.
Я вышел из автобуса у Йернбругатан, пересек Эфре-Слотсгатан и завернул в Гропгрэнд. Потом поднялся по лестнице, открыл дверь и вошел в переднюю. К зеркалу была по-прежнему прикреплена записка, которую я здесь оставил перед уходом. В ней было написано, что я пойду прогуляться и вернусь через час. Я скомкал записку и бросил ее в пепельницу на телефонном столике.
Ульрика все еще спала. Некоторое время я стоял и смотрел на нее. Щеки у нее были румяные, как розы, и спала она, полуоткрыв рот. Когда мне наконец удалось оторваться от этого зрелища, я разделся, вымыл лицо и шею, почистил зубы и лег рядом с ней. Мне было удивительно тепло и хорошо. И я подумал, что несколько часов в этой постели снова превратят меня в нормального человека.
В этот момент она проснулась. И увидела меня.
— Какой ты холодный, — сказала она, прижавшись ко мне.
Потом она повернулась на бок и так сладко потянулась, что чуть не сбросила меня с постели. Она проспала девять часов подряд.