Наверное, немецкий пилот что-то почувствовал. То ли интуиция сработала, то ли боевой опыт сказался, но в этот раз он решил не испытывать судьбу, и бросил самолет в резкий горизонтальный маневр. И снова мимо!
Осталось два снаряда, но заряжающий, не дожидаясь команды, загрузил в приемный короб новую обойму, благо конструкция пушки это позволяла. Выстрел! Пауза четверть секунды. Выстрел! Чуть уменьшим упреждение. Выстрел!
Тридцатисемимиллиметровый осколочный снаряд при прямом попадании делает очень больно любому здешнему самолету. «Фокке-Вульф» не стал исключением. Первым снарядом я целился в остекленную кабину, расположенную между моторами «Рамы», а два следующих выпустил с учетом наиболее вероятных маневров уклонения, которые мог предпринять немецкий пилот. В цель попал второй снаряд. На месте правого двигателя «летающего глаза» вспух огненный шар. Конструкция крыла не выдержала столь сильного повреждения, и оно надломилось. Самолет резко просел, задрав вверх уцелевшее крыло с продолжающим работать левым двигателем. На удивление, «Рама» еще сохраняла какие-то остатки управляемости, но самолет явно был обречен. Кабина осталась целой, а высота позволяла экипажу спастись. От самолета последовательно отделились три точки, над которыми через несколько секунд раскрылись купола парашютов, а свалившийся в штопор «Фокке-Вульф», разваливаясь на куски, рухнул в лес.
Только теперь я вышел из боевого режима и огляделся вокруг. Звуки выстрелов из пушки заставили остановиться ушедшие вперед машины штаба. Такие действия без приказа, видимо, вызвали у высшего начальствующего состава некоторое недовольство, и если подбежавший ко мне первым лейтенант на жесткие действия не решился, то, судя по зажатому в руке «Нагану», товарищ полковой комиссар явно имел более серьезные намерения. Правда, сейчас он так и застыл с пистолетом в руке, не добежав до моей пушки метров двадцать, и уставившись в небо, еще хранившее дымный след, оставшийся после падения «Рамы».
Помимо особиста, к месту событий подтянулись и другие офицеры штаба, сейчас постепенно приходившие в себя после увиденного. Единственным, кто сохранил в этой ситуации полную невозмутимость, оказался генерал Музыченко, сейчас неторопливо подходивший к собравшимся полукругом вокруг зенитки подчиненным.
– Младший лейтенант! – полковой комиссар, не убирая револьвер в кобуру, сделал в мою строну несколько резких шагов. – Вы…
– Отставить! – голос Музыченко прозвучал негромко, но с такой интонацией, что особист споткнулся на полушаге и остановился, опустив свое оружие.