— Ну, возьми, — откликаюсь на приглашение, чувствуя, как трепетно застучало в груди сердце, словно я получил назначение на дипломатическую работу, что-нибудь вроде должности посла России в Люксембурге.
— Только смотри, Юрка, работенка говнистая, если не потянешь — бочку на меня не кати, понял?
— Главное, чтобы деньги платили. А работы я не боюсь. Но только чтоб не явный криминал.
— Не, не явный, — Сереня опять как-то красноречиво, с потайным смыслом, щурится.
— Когда идем-то? — спрашиваю, чтобы приблизить миг разгадки и утоления голода.
— Не спеши, отдыхай пока. Вечером пойдем.
Сереня протягивает шмат вареной колбасы и горбушку черного:
— На, подкрепись…
И вот мы, выражаясь фигурально, на рабочем месте, облюбованном этим выродком Сереней, — на кладбище. Впрочем, о чем-то подобном я догадывался. На порожних бутылках не пошикуешь, тут непременно должен быть задействован какой-нибудь пусть не очень опасный, но криминал.
Сереня ведет меня вначале по центральной кладбищенской магистрали, затем по второстепенной и, наконец, совсем уже по бездорожью — мимо кривых оградок, покосившихся надгробий и вросших в землю бугорков. Если бы не сочный свет луны, мы бы давно переломали ноги. К тому же, не будь этого освещения, я, наверное, не смог бы даже начать столь чудовищное путешествие по городу мертвых. Ночью, даже при обильном лунном свете, красок нет совершенно, могилы и памятники — черно-белые, и от этого еще более жуткие. И все-таки слава Богу, что темнота не самая густая.
— Далеко еще? — шепчу в затылок Серене, этому то ли вампиру, то ли некрофилу, затащившему меня в лес надгробий и оград — настолько густой здесь, в удалении от большака, что одному мне отыскать обратную дорогу будет, пожалуй, не так-то просто.
— Не ной, уже почти добрались, — отзывается Сереня, не слишком заботясь о моем спокойствии.
Судя по тому, сколь свободно он здесь ориентируется, его визит сюда — далеко не первый. Ну да, со времени закрытия бумкомбината прошло уже больше месяца, и все последние недели этот говнюк один среди нашей чердачной компании постоянно сыт и пьян. Наконец он замедляет гонку по бездорожью, оглядывается по сторонам, словно пытаясь сориентироваться среди могил, и присаживается на лавку, специально врытую в кладбищенскую землю для размышлений о бренности земного бытия и неотвратимости жизни вечной.
— Садись, Юра, — погостовый провожатый хлопает ладонью по лавке. — Выпьем, поговорим малехо.
Он достает из кармана бутылку «красной шапочки», зубами сдергивает пробку, протягивает мне бодрящий напиток: