Салат зыркает на кресло, цепляется взглядом за пакет, однако тотчас натягивает на лицо маску подчеркнутого безразличия — как видно давая тем самым понять, что на многое я не могу рассчитывать.
— Последние дни прусь, как слон, — продолжает болтать он. — Вчера встряпался марафетом, потом догнался феном с ноксом и чуть не потерялся. А позавчера трухануло. Грязнухой обсалился. Думал, хвостом щелкну.
Врет, сволочь. Откуда у него взяться грязнухе? Чистяком двигается, аптекой — это все знают. Ногтями шуршу по пакету, предполагая приблизить этим сделку. Салат, дрожа не то от кумара, не то от удовольствия при виде моей безвыходности и нервозности, треплет языком словно заведенный. С пристрастием он рассказывает о недавнем происшествии. Таксист взял троих пассажиров, они сели сзади, назвали адрес, на полпути двое вышли, расплатились и попросили добросить оставшегося. Привез таксист этого третьего, а он спит. Глянул — а пассажир без глаз. Попутчики усыпили его какой-то дрянью и у спящего вырезали глаза. Примчал водила в больницу, а врач поднял веки, осмотрел глазницы — и сказал, что сделать уже абсолютно ничего нельзя, только раны продезинфицировать и марлевую повязку потолще наложить — чтобы, когда несчастный очнется, не сразу смог понять, что с ним сделали.
А вот и логически неизбежная концовка — то, ради чего Салат, который даром не пошевелит и пальцем, насиловал свой язык.
— Знаешь, за что его? — как бы невзначай интересуется он. — Правильно. Не разбашлялся вовремя. Ну как примерчик — подействовал? Ладно, не обтрухайся смотри. Но, Лебедь, за все надо платить. А за удовольствия — дороже всего. Ты же это знаешь.
— В сезон, Володя, полностью рассчитаемся. Отвечаю.
— В сезон — поздновато, до него еще дожить надо. Давай раньше. Ты обещал раньше, а я тебе поверил. Не обижай старшего товарища. Давай сегодня. Вот мазня твоя сгодится.
— Но, Вова… Сезон…
— Сезон, Лебедь, — это журавль в небе, а мазня твоя — синица. Или я в чем-то не прав, а?
— Меня кумарит. Хоть в петлю.
— Брось пускать слюни, мы же не друзья детства, нас связывают чисто деловые отношения. Тем более в такое сучье время. Так что — приступим к телу?
— Ты сволочь, Вова.
— За такие выпады можно получить по рогам. Я реалист. Не богатый, но практичный мужчина. Аналитичность ума помогает мне в жизни. Кстати, я тебя не звал.
От этого плотоядного палача я выползаю едва ли не рыдая, но все же не с пустыми руками: дабы я не подох, а, напротив, еще крепче привязался к кормушке, Салат одаряет меня тремя сотнями баксов, гасит долг и тут же впихивает втридорога стакан соломы — перемолотых через мясорубку маковых коробочек. Из этого сушеного богатства можно сварить неплохой бульон, некоторые предпочитают давиться трухой, запивая ее чаем с вареньем, а кое-кто жрет чистоганом, тренируя желудок, но подобное шалости — для сопливых малолеток: мне нужен приход мощный, как удар штормовой волны, и сладкий, как оргазм.