— Я жалуюсь только на то, что не видел той параллельной реальности, где вы были.
Ниса прижимает руки к лицу, Юстиниан и Офелла вздрагивают.
— Только не плачь!
— Я не плачу! — говорит Ниса. За окном потихоньку светлеет небо, и я вижу, как утреннее солнце обнажает вспухшую от гниющей плоти и вечно голодную рану на ее шее.
Я обнимаю ее, и на ощупь она мягкая, такая, что, кажется, можно пальцами под кожу проникнуть.
— Просто я не знаю, что делать. Обычно в таких случаях я ем.
— Это удерживает тебя в границах мироздания?
— В границах разума!
Взгляды Офеллы и Юстиниана кажутся мне взволнованными, но теперь они испуганы вовсе не видом Нисы. Оказывается, можно привыкнуть к тому, что плоть твоего друга гниет, и это происходит достаточно быстро.
В местах, где кожа лопнула, мясо Нисы кажется бесцветным, рана на шее же наоборот отчаянно-вишневая. Но я понимаю, что больше не испытываю никакого отвращения.
Мы некоторое время сидим молча, а потом Ниса говорит:
— Нужно поехать к ним. Я знаю, где они остановились.
Я обнимаю ее оттого, что ей все ужасно непонятно. Быть одной в незнакомой стране и ничего не понимать — плохо, но Ниса решительная и сильная, а еще у нее есть друзья.
А еще в ней жило (а может и живет) что-то такое, что изменило мир.
Только с очень необычными девушками это случается. Но я ей такого не говорю, потому что звучит не слишком утешительно, скорее похоже на комплимент, который никому не нравится.
За окном все розовое с голубым, и рассвет над садом кажется мне неудержимо красивым и ярким. Умирают потихоньку астры и камелии, все бледнеет, потому что лето прошло. Дождь закончился, оставив прибитые к земле головки цветов скорбеть над своей скорой смертью. Но я люблю все это много больше, чем когда-либо, физически ощущаю, как прекрасно вокруг. Ведь теперь я знаю, насколько иным может быть наш сад.
Хрупкая, черно-белая, разрушающаяся реальность. Как дурной сон.
— Теперь кажется, что все это так близко, — говорю я. Ниса кивает, а Офелла и Юстиниан переглядываются. Они нас не понимают, и мне кажется, что я не хочу, чтобы они понимали нас.
Потому что это не слишком приятное знание.
— Так, — говорит Офелла, положив руку Нисе на плечо со смесью отвращения и восхищения собственной смелостью. — Давайте дождемся темноты и поедем к родителям Нисы. Сейчас мы мало что можем придумать. Главное, что вы целы. Если ты почувствуешь, что тебе снова хочется плакать…
Офелла замолкает, потом неторопливо заканчивает:
— Зови нас.
— Ты хотела сказать «не зови нас», правда? О, трусость не порок, страх присущ чувству жизни.