А в это время Корней Гаврилович и Сергей Прохоров возвращались с верховьев Барсучьего ключа, где они учитывали кормовые угодья для соболей. День стоял тихий и душный — лес продолжал испарять влагу, принесенную ливнем. Кроны деревьев полнились птичьим гомоном, характерным для середины июля, когда пернатая молодь, поднявшаяся на крыло, учится своим песням и правильному произношению своих птичьих слов.
Натуралисты шли по правобережному гребню-отрогу, отделяющему Моховую падь от долины Барсучьего ключа. Им оставалось пройти какие-нибудь две сотни метров до того места, где Амба-Дарла задавил подсвинка, отогнав его подальше от выпаса Большой семьи, когда тишину леса разорвал рев тигра. Натуралисты замерли на месте. К реву тигра примешался рев медведя. Рычание то захлебывалось, задушевно притихало, то вновь взрывалось яростно, становилось грозным и страшным. Потом рык стал все короче и напряженнее, все чаще захлебывался, делался каким-то булькающим, глухим, замирающим. Наконец, стал доноситься лишь предсмертный хрип, но скоро и он затих. Все это не продолжалось и минуты…
Кто хоть раз слышал рев тигра в тайге, тот никогда не забудет его. В горловом, клокочущем и немного дребезжащем могучем звуке слышна дикая, грозная сила… У человека кровь стынет в жилах, все живое цепенеет, сам лес как бы замирает в ужасе. Кажется, это злой и грозный рок трубит о безраздельном своем могуществе над всем смертным…
Лица натуралистов были бледны.
— Что это, Корней Гаврилович? — спросил шепотом Сергей.
— Какая-то страшная драма… — тихо ответил Бударин, продолжая напряженно вслушиваться. — Не иначе как схватились сами владыки дебрей.
Долго не решались они двинуться с места. Лес хранил оцепенелую тишину. Ни шороха, ни птичьего голоса, лишь один мирный, приглушенный перезвон ключа доносился со дна долины.
Что же произошло?
Натуралисты были правы — встретились владыки дебрей и не смогли мирно разойтись. Если бы Мурга сохранил присущую ему осторожность и осмотрительность, он бы непременно заметил Амба-Дарлу, который лежал неподалеку возле самого ключа. Он только что полакал воды после свежего кабаньего мяса и теперь облизывался, отдыхал.
Шорох, неожиданно возникший в зарослях дудника, а потом жадное чавканье там, оде лежала его добыча, словно подбросили Амба-Дарлу с места. Он вскочил на ноги, устремил горящие ненавистью глаза в ту сторону, с силой втянул ноздрями воздух. Так и есть — медведь! Не успел Мурга поднять морду, как Амба-Дарла обрушил на него могучий удар лапы. Так он обычно убивал копытных, переламывая им позвоночник. Однако хребет у медведя оказался крепче, чем у изюбра или кабана. Мурга перевернулся на спину, но вмиг вскочил и очутился на задних лапах.