— Сухих анодных батарей у тебя, конечно, нет? — осведомился Колодяжный. — Ох как нужны! Последние на исходе. Не подрассчитали…
— Будет оказия — привезу.
Они распрощались. Вертолет лег курсом на северо-восток, в сторону Кроноцкого вулкана.
На восточном побережье полуострова Фома Подкорытов слыл довольно известной личностью. Много было к тому причин. В молодости он лет десять работал курибаном на одном из рыбокомбинатов. С восемнадцати лет пристрастился к этому опасному, можно сказать без преувеличения, труду храбрецов. Нынче курибан — редкая профессия на Камчатке, потому что резко сократился прибрежный лов лососевых ставными морскими неводами, и спроса на курибанов почти нет.
Курибан — японское слово, в переводе оно выглядит довольно прозаически: приемщик лодок. Но все дело в том, что приемщик этот работает не только в тихую погоду, но и во время сильного прибоя, когда к берегу страшно подходить, многометровые накаты тяжелых морских волн обрушиваются на берег, сокрушают и дробят все на своем пути! А в это время с моря со стороны невода приводят до отказа пруженные рыбой огромные остроносые лодки-кунгасы. В каждой тонн пять рыбы. Кунгас выводят на очередную накатную волну, и она стремительно несет его на берег. Считанные секунды — и его разобьет в щепы. Вот тут-то самая работа курибана — восемь или десять смельчаков в проолифенных костюмах и зюйдвестках бросаются навстречу волне, подхватывают концы канатов, выброшенных с кунгаса, успевают убежать из-под нависающего вала и причалить концы к лебедке. Та сию же минуту включается и начинает работать, кунгас сквозь пенный прибой вытаскивается на берег. Трусливому или нерасторопному тут делать нечего. Но зато, если ты настоящий курибан, тебе слава и почет, как раз то, что больше всего любил Фома Подкорытов.
Но работа курибана — сезонная, она только во время рыбной путины, В зимнее время Фома пристрастился к охоте. В двадцать лет он уже имел отличную собачью упряжку. Не было, кажется, на Лавовом плато уголка, в который бы не заглянул он. К концу каждого охотничьего сезона он возвращался домой с полным мешком пушнины — мехов белки, соболя, выдры, росомахи. Заячью шкурку он даже не считал за мех. Охотничья слава его гремела на всю область — редко еще кто добывал за зиму столько пушнины.
Потом пришло время, когда потребовался хороший проводник — в середине тридцатых годов началось изучение вулканов Камчатки, одновременно геологи приступили к поискам нефти, о выходах которой было давно известно. И пошли изыскатели на поклон к Фоме Подкорытову. Тот знал себе цену и, как говорят, «совесть прятал в платочек», запрашивал сумму вполне приличествующую для своего авторитета. Особенно в зимнее время, когда на экспедицию работала и его собачья упряжка.