— М-да… Надо написать завещание: если я помру, похороните меня тайно, ночью. И лучше в лесу под елкой. Чтоб ни одна зараза не сказала так, как эта Курочкина.
— А как она сказала? — спросил Горошко, набирая очередной номер.
— Йес, сдохла старая сука!
— Бывает… Алло, здравствуйте, я могу поговорить со Светланой Ивановной?
Маша пошла заваривать чай.
С Горошко ей было легко и просто, словно они были знакомы уже много лет. После чашки чая они перешли на ты.
— Ты всех прошел? — спросила Маша.
— Всех, кого застал, с твоими отметками получается человек тридцать. На поминки, думаю, не придет и двадцати.
— Витя, не забыть бы завтра: ты мне покажи Екатерину Ставрову.
— Едва ли, она совсем на другом кладбище похоронена. Завтра не успеем.
— Подожди, как это похоронена? — Маша побежала за Аниным ежедневником.
— Вот же, написано «Ставрова Екатерина, година…» Ах, черт, понятно. Когда она умерла?
— Не помню я точно, — отозвался Витя. — Год назад примерно. Да она старенькая совсем была, сестрой-хозяйкой работала.
— Ясно, Аня просто записала, чтобы не забыть.
— Да-а, — протянул Горошко. — Вот так жила Анютка, планы строила. А потом вдруг взяла да и тяпнула пачку «Дигоксина».
— Ничего она не тяпнула! Вот именно, жила, планы строила. А потом ее взяли и убили! — Маша с размаху шарахнула чашку на блюдце.
— Не круши имущество, — сказал Витя, вытаскивая из-под чашки симметричные половинки блюдца. — Мотивируй, почему считаешь, что ее убили?
— Сначала она собирается на отдых в Грецию и пишет завещание, к которому совершенно не относится серьезно. Еще и оплачивает страховку, по которой деньги нельзя получить только в случае самоубийства. Это бессмысленно.
— Почему не относится серьезно к завещанию?
— Потому что оставляет все мне. Что первое в голову пришло, то и написала. Потом мы с ней встречаемся, по моей, между прочим, инициативе, и она ни слова мне про это завещание не говорит. Потому что оно так, фикция, Аня уже и забыла о нем. И еще, она мне ясно говорит, что самоубийство для нее совершенно неприемлемо, ведь душа ее тогда не встретится с душой ее Леночки. Ну, знаешь, согласно теории Цацаниди.
— Знаю, дальше.
— За день до смерти она является в турагенство и уточняет подробности поездки. Покупает торт и «проставляет» на работе уход в отпуск. У нее прекрасное настроение!
— А потом она приходит домой, на нее накатывает тоска, она выпивает таблетки и — до свидания! — продолжил Горошко.
— Ты рассуждаешь по-мужски, — покачала головой Маша.
— А как будет по-женски? — усмехнулся Горошко.
— По-женски, она убирает квартиру, расставляет в ванной косметику. Освобождает холодильник, но в уголке на подоконнике стоит баночка йогурта и лежит булочка на завтрак. Она бросает в стирку все полотенца, но в кухне висит одно чистое. И еще одно в ванной. Она планирует встать, умыться, съесть свой завтрак и поехать в аэропорт. Уж поверь мне, если б на меня напала тоска, и я решила бы расстаться с жизнью, я ни за что не стала бы прибираться в квартире. Уборка — это первое, что я послала бы ко всем чертям на этом свете. А уж Григорьева — тем более!