Но удача отвернулась от Владислава: взять город не удавалось, попытки прорваться через Арбатские и Тверские ворота захлебнулись. Королевич, чьи отряды курсировали вокруг столицы, решил направиться на стоянку в Тушино, что наводило на вполне понятные аналогии. Но наступала зима, и положение польско-украинского войска становилось тяжёлым: кампанию рассчитывали завершить до наступления холодов. Завязались переговоры, для ведения коих московская сторона согласилась, что польская будет именовать Михаила: «кого вы называете теперь вашим царём». Тем самым щепетильное затруднение устранялось, открывался путь к завершению войны. Хотя против этого возражало украинское казачество, среди которого распространялся слух о якобы спасённом сыне Марины Мнишек, получившим приют в Киеве.
К тому же и сам Владислав не думал снимать претензии на царский трон. При таких раскладах соглашение о мире не могло быть достигнуто и речь пошла только о временном перемирии на четырнадцать с половиной лет. В конце 1618 года его заключили в подмосковном селе Деулине, правда, на очень тяжёлых для Москвы условиях. Пришлось распрощаться с целым рядом городов, включая Смоленск, Чернигов, Трубчевск, Торопец: эти территории уступали вместе с населением. В результате западная граница стала проходить по Можайску, как при Иване ІІІ. В свою очередь поляки обязывались вернуть пленных во главе с Филаретом, что и стало причиной позорного перемирия. Как известно, в отечественной истории символом внешнеполитического предательства является Брест-Литовский мирный договор, заключённый большевиками в 1918 году. Однако это не совсем справедливо: «патриот» Михаил Романов перещеголял интернационалиста Троцкого.
Наступление перемирия означало конец привилегированного положения матери царя и её родственников Салтыковых. Возвратившийся Филарет тут же был возведён в патриархи собором и специально прибывшим в Москву Иерусалимским патриархом. Государственный руль фактически перешёл в руки отца Михаила: с этих пор в официальном протоколе титул великого государя прилагался одинаково к обоим. Надо признать, Филарет проводил более гибкую политику, чем его бывшая властная жена инокиня Марфа. Так, он сделал реверанс в сторону опальных лидеров народного ополчения, подыгрывая настроениям низов. Пожарского наградили вотчинами и даже поставили во главе Разбойного приказа, ведавшего уголовными преступлениями. Казалось бы, пережитое польско-украинское вторжение предполагало серьёзные коррективы государственной политики, прежде всего по отношению к казачеству поучаствовавшему в очередном разорении московских земель.