По лицу Евгения Петровича было видно, что о веймарском классицизме он имеет такое же представление, как об адронном коллайдере, однако фюрер улыбнулся.
– Блестяще, Максим Сергеевич. «Дарвиновская», «Вагнеровская», «Шиллеровская». Просто блестяще. Вы – прирожденный идеолог. Я хотел бы видеть вас в числе своих ближайших соратников. Пост гауляйтера гарантирую!
Евгений Петрович зажмурился, повторяя и смакуя предложенные Максом названия станций, поэтому не заметил взгляда Добровольского, наполненного презрением и ненавистью.
– С удовольствием бы. Но, как вы знаете, у меня уже есть работа. До встречи.
Макс встал. Кивнул Евгению Петровичу и направился к выходу. Прошел обратную обыску процедуру, получил оружие и вещи. На станции ничего не изменилось. Продолжал доноситься из громкоговорителя голос Евгения Петровича, вбивающего в головы своих штурмовиков азбучные истины человеконенавистничества, а громилы с бульдожьими подбородками продолжали одаривать Добровольского испепеляющими взглядами.
На блокпосту, через который Максим проходил час назад, сменился наряд. Новые часовые в отличие от предшественников были не прочь поразвлечься. Оказалось, что на цепи сидит вовсе не пес, а человек. Босой, полуголый старик горбун с ошейником на тонкой шее был предметом издевательств фашистов. Особенно старался приземистый, кряжистый детина с распухшей от хорошего питания красной, как помидор, рожей, никак не вязавшейся с теорией чистоты расы. Он молотил старика ногами настолько усердно, что вспотел и вынужден был снять черную гимнастерку. Из-под футболки с орлом высовывался волосатый живот, а широкие черные подтяжки с трудом удерживали готовые свалиться галифе.
Добровольский остановился.
– Мучаем недочеловека? Ну-ну.
– Чего?! – Громила оставил свою жертву в покое. – Чего пялишься? Проходишь – проходи. А то враз место нашего Цербера займешь!
– Цербер? Ну-ну, – задумчиво произнес Максим. – Вот уж не думал, что такой волосатый хрен знаком с греческой мифологией.
Фашист опешил. Его красная рожа поменяла цвет на пунцовый.
– Ты… Ты кого хреном назвал?!
Детина бросился к своему «калашу», который положил на бетонные блоки, но Добровольский оказался быстрее.
– Харам!
Блеснула катана. Перерезанные подтяжки больше не удерживали галифе. Они упали к ногам фашиста, открыв обзор на черные трусы-семейники.
– Бурум!
Дружки опозоренного громилы вскинули автоматы, но Макс, вернув катану в ножны, показал им свой пропуск.
– Смир-р-рно!
Часовые, включая бедолагу со спущенными галифе, вытянулись в струнку, а Макс парадным шагом прошел через блокпост и растворился в темноте туннеля.