Было уже за полночь, когда гости разошлись.
Гертруда, возбужденная веселым обществом и оживленным разговором, совсем забыла о том, что пора спать. Она так долго делилась своими впечатлениями, что Эмилия в конце концов отказалась ее слушать. Волей-неволей пришлось лечь в постель и замолчать. Скоро она крепко уснула. Эмилия же до утра ни на минуту не сомкнула глаз.
В шесть часов она разбудила Гертруду. Обычно бывало наоборот. Увидев у своей постели уже одетую мисс Грэм, Гертруда в первую минуту испугалась.
— Шесть часов, Герти, — сказала Эмилия, — а в семь уже отходит пароход.
— Как я заспалась! — воскликнула Гертруда. — Какая погода сегодня?
— Погода прекрасная, — ответила Эмилия, — но так жарко, что я закрыла ставни.
Гертруда вскочила и поспешно принялась одеваться.
В такой ранний час народа в столовой было немного: кроме семьи доктора, еще два семейства и несколько деловых людей, которые, быстро позавтракав, разошлись. Из оставшихся за столом Гертруде бросился в глаза один джентльмен; она успела хорошо разглядеть его, хотя доктор Джереми дал ей на завтрак всего десять минут.
Этот господин сидел недалеко от них и небрежно помешивал ложечкой в чашке. Он закончил завтрак, но не спешил и еще до прихода Гертруды вызвал неудовольствие миссис Джереми тем, что более внимательно, чем следовало, по ее мнению, разглядывал их компанию.
— Пожалуйста, — обратилась она к доктору, — пошли лакея, чтобы он предложил ему что-нибудь; я не выношу, когда на меня смотрят во время еды.
— Да он смотрит вовсе не на тебя, а на Эмилию.
В этот момент пришла Гертруда, извинившись за опоздание; старики залюбовались ее нежным румянцем и блеском больших черных глаз. Сосед тоже перевел свой взгляд на ее юное выразительное и оживленное лицо.
Не успела она сесть, как тотчас же заметила, что стала предметом его внимания. Это смутило девушку, и она была очень рада, когда через несколько минут господин уронил ложку, потом быстро встал и вышел.
Это был человек намного выше среднего роста, тонкий, стройный; держался он изящно и с достоинством. Резкие черты лица и сжатые губы выдавали сильную волю.
Но самым поразительным в его наружности были волосы — сильно поседевшие и почти белые на висках, создававшие резкий контраст с юношеским блеском глаз, свободной и легкой походкой; седые волосы не старили, а наоборот, еще больше подчеркивали его молодость.
— Какой странный тип! — воскликнула миссис Джереми, когда он ушел.
— Сколько ему может быть лет? — спросил доктор.
— Около пятидесяти, — предположила миссис Джереми.
— Лет тридцать, — определила Гертруда.