— Сколько стоит мясо? — спросила она у мясника.
Сумма, которую он назвал, была так мала, что Герти показалось, будто он увидел содержимое ее кошелька и прочел ее мысли.
Протягивая ей сдачу, продавец нагнулся к ней через прилавок и тихонько спросил, какая пища рекомендована мистеру Флинту доктором.
— Ну, например, зеленый горошек ему можно? Я только что получил его из деревни и с удовольствием пришлю вам.
— Доктор сказал, можно все питательное, — ответила Герти.
— Я не сомневаюсь, что зеленый горошек доставит ему удовольствие.
— Я очень благодарна вам, — сказала Герти, — он страшно любит зеленый горошек.
— Отлично! Я пришлю вам, он очень хорош!
Мясник быстро отвернулся к другому покупателю, и Герти надеялась, что он не заметил, как она вспыхнула и что на глазах у нее выступили слезы.
Труман, у которого сохранился прекрасный аппетит, вкусно пообедал и заснул, сидя в своем кресле.
Когда он проснулся, Герти прыгала возле него и радостно кричала:
— Дядя Тру, мисс Эмилия пришла нас навестить!
— Благослови вас Бог, милая барышня! — поздоровался Тру, силясь приподняться и сделать несколько шагов ей навстречу.
— Не вставайте, пожалуйста, мистер Флинт, — сказала Эмилия, угадав его движение, — ведь вам это трудно. Дай мне стул, Герти, я сяду поближе к мистеру Флинту.
— Вот, мисс Эмилия, — промолвил Труман, — я уже не тот, каким вы знали меня раньше; похоже, мне недолго осталось жить…
— Я так огорчена, что ничего об этом не знала. Только сегодня Георг, наш кучер, увидел вас с Герти в лавке и, вернувшись на дачу, рассказал мне. Я уже побранила Герти, что она мне не написала.
Герти стояла у кресла Тру, лаская своими тонкими пальцами его седые волосы. Когда Эмилия упомянула ее имя, Тру повернул к ней голову. Сколько любви было в его взгляде! Герти потом никогда не забывала его…
— Ну зачем было вас беспокоить. Никакие доктора и сиделки не сделали бы для меня больше, чем это милое дитя. Когда пять лет тому назад я взял ее к себе, думал ли я, что так скоро свалюсь и буду нуждаться в ее помощи?
— О, дядя, голубчик! — воскликнула Герти. — Я все готова сделать, чтобы ты был снова здоров!
— Знаю, знаю, дитя мое. Но на все воля Божья… А уж вас, мисс Эмилия, — сказал он, помолчав, — мы оба должны благодарить. Я любил свою птичку, но был неразумен и мог бы испортить ее. Вы лучше знали, что хорошо и для нее, и для меня. Если бы кто-нибудь сказал мне шесть лет тому назад, что я стану беспомощным стариком, прикованным к креслу, не зная, кто прокормит меня и моего птенчика, я ответил бы, что никогда не перенесу такого горя. Но эта малютка сумела научить меня бодрости и терпению. Когда я в первый раз после удара смог заговорить и выразить свою мысль, я был так взволнован, думая о своем положении и нужде, которая ожидала Герти, что мне стало еще хуже. «Что мы будем делать? — говорил я. — Что с нами будет?» И тогда она шепнула мне на ухо: «Дядя Тру, Бог не покинет нас!» А когда, забыв ее слова, я снова спросил: «Кто же теперь накормит и оденет нас?» — она опять ответила: «Бог поможет нам». Когда же ночью, в тоске, думая о своем ребенке, я, забывшись, сказал вслух: «Кто позаботится о Герти, если я умру?», эта моя милая крошка, которую я считал спящей в ее постельке, положила голову рядом с моей и сказала: «Дядя Тру, когда меня выгнали на улицу темной ночью, и я никому не была нужна, и у меня не было ни родных, ни крова, вы пришли ко мне; теперь же, если я не умру вместе с вами, найдется еще кто-нибудь, кто позаботится обо мне». После этого, мисс Эмилия, я больше не отчаивался. Эти слова глубоко запали в мою душу и принесли ей мир. Я думал: если я буду жить и сохраню силы, Герти сможет еще долго ходить в школу и многому научиться, потому что у нее большие способности и охота к учению. Ведь это слабое дитя, и я не мог допустить мысли, что ей придется тяжелым трудом добывать себе кусок хлеба; мне кажется, она не создана для этого. Я питал надежду, что она вырастет и станет учительницей, как мисс Браун. И я перестал мучиться. Я знаю, что все к лучшему — как она сказала.