Беда пришла с неожиданной стороны.
Весной к нам перевели одного парня. Перевели не из параллельного класса, а из старшего, восьмого, в котором он сидел уже второй год. У него была настолько дремучая рожа закоренелого двоечника, что я не сразу разглядел в нем мученика, выстрадавшего эту нашу встречу во времени и пространстве. А между тем, оказывается, судьба давно копала мне яму. Пока я разбирал сложноподчиненные предложения, доказывал теорему Пифагора, читал «Записки охотника» – короче, стремился вперед, – он с таким же упрямством железно стоял на месте. А иногда, как в ту роковую весну, ему удавалось даже продвинуться назад. И когда его оставляли после уроков долбить зады, и когда выводили за четверть сплошные двойки, и когда отец порол его ремнем – всё это была лишь расплата авансом за будущий триумф.
И вот мы встретились…
То есть что значит встретились? Меня он, собственно, не заметил. Он был новичком, героем дня, диковинкой. К его рыжей физиономии были прикованы все взгляды, в то время как ему наши лица еще предстояло научиться различать где-то через месяц.
Зато он увидел Олю. Да и как можно было ее не увидеть!..
Так вот, рыжий обратил внимание на Олю и – конечно же! – не для того он, поротая задница, терпел лишения, не для того сопротивлялся, дубина, проникновению в голову знаний, а в душу поэзии, чтобы его охватил трепет, нерешительность или сомнения. К тому же рыжий не знал, что дружбу не предлагают, – и в этом было его преимущество. На первой же перемене он подошел к ней и сказал: «Давай дружить».
И Оля легко ответила: «Давай», – разом перечеркнув все мои завоевания.
В этот день ее портфель из школы понес он. А я, по инерции, плелся рядом, пока не опомнился и не сообразил, что выгляжу глупо. Тогда я свернул в какой-то переулок, и Оля – вот ирония судьбы! – удивилась и, похоже, обиделась: почему это я сворачиваю, когда нам по пути?
Потом, впрочем, она перестала удивляться. Рыжий сыграл свою роль – и только. Он снял с Оли табу, расколдовал царевну, но сам оказался далеко не королевичем Елисеем и скоро вынужден был отступить перед длинноногими спортсменами и причесанными на косой пробор звездами школьной самодеятельности…
Здесь можно бы поставить точку. Собственно, на этом именно месте ее и поставил когда-то в своем дневнике один разочарованный юноша. Но он не знал еще, что жизнь долго казнит умных мальчиков, затвердивших разные высокие изречения.
Первая любовь не проходит так легко. Долго еще оставался я для Оли преданным другом детства, подставлял плечо в трудные минуты, врачевал ее сердечные раны, забыв про свои. Мне суждено было дождаться самого обидного дня в своей жизни, когда не девчонка уже, а девушка, чужая невеста, связанная, как я догадывался, кое-чем покрепче клятв и обещаний, ошеломила меня неожиданным признанием: «Эх, Колян, Колян, – сказала она. – Почему ты не написал мне тогда “давай дружить”? Ведь ты нравился мне больше всех других мальчишек…»