Цигарку он свернул такой неподъемной величины, что отец всерьез ему посочувствовал:
– Удержишь?.. Зуб она тебе не вывернет?
– Не жалей, – мигнул Валерий. – А то подкрадутся гансы, прирежут нас с тобой – и весь кисет им достанется.
– Ну, хоть табаком их уморим, – невесело сказал отец. – Они от моего горлодера враз перемрут, как тараканы.
– Ага, перемрут! Держи карман. Шибко они от нашей водки поумирали?.. Это анекдоты одни, что немец на выпивку слаб. Они слабые, пока из собственной фляжки собственный шнапс разливают. Тогда – наперстками. А как до чужого дорвутся – хлещут стаканами. И хоть бы хрен! У них от чужого только хари наливаются… Ты их еще салом попробуй уморить…
– Гляди, гляди! – схватил его за руку отец. – Щас он их перещелкает!
От стожка сена двое солдат рысью катили куда-то станковый пулемет. Сбоку бежал лейтенант Михотько, высокий и длинноголовый, – его ни с кем невозможно было спутать, даже издалека.
– От дураки! – подался вперед отец. – Ползком же надо, ползком!
Один солдат упал. Пуля подрезала его на бегу, развернула – он опрокинулся навзничь.
Второй, прикрывая голову руками, как от жара, повернул обратно к стожку. Лейтенант что-то крикнул ему вслед и сам ухватился за пулемет. Солдат не успел добежать до стожка: подпрыгнул, будто его за резиночку вверх дернули, взмахнул руками по-птичьи и рухнул.
А лейтенант Михотько все дергал, рвал загрузший в снегу пулемет.
Пуля, как видно, задела ему лицо. Лейтенант схватил нос в горсть и тоже побежал. Вторая пуля пробила руку. Только после этого лейтенант догадался упасть.
– Ты смотри, что творит, подлец! – горестно изумился отец. – Сшибает, как орехи!
Валерий молчал. Цигарка, зажатая между пальцами, сплющилась, прорвалась и потухла. Махорка из нее высыпалась. Валерий сжимал клочок пустой бумаги.
– Сусанин, у тебя дети есть? – спросил он вдруг.
– Есть, куда им деваться, – ответил отец. – Трое.
– Не ко времени ты их настрогал.
– Дак я что, караулил его, время? Специально этот момент высчитывал?
– Так какого же ты… храбрый такой?! – обозлился почему-то Валерий. – Баню вчера высунулся брать… Ты, поди, и на фронт добровольцем пошел?
«Добровольца» отец пропустил мимо ушей, а насчет бани задумался. Вслух – по обыкновению.
– Зачем, говоришь, высунулся?.. Хм… Зачем-зачем… – И сам спросил: – Ты Лизунова помнишь – нет? Высокий такой, корявый?
– Какого еще Лизунова-грызунова? – сплюнул Валерий.
– Ну да, где же. Ты ведь к нам дня за три до выступления прибыл… А Козлова лейтенанта должен помнить… Ну вот… Мы там до тебя все высотку одну брали, каждый день в атаку ходили. Ага. Ребята все молодые бузуют бегом, как лоси. А мы с Лизуновым сзади. Мне-то еще ничего – я с одним автоматом. А у него ручной пулемет, он вторым номером пулемета числится. Ну, и годы тоже: он, как и я, с четвертого был. Вот и отстает, задыхается. А этот, Козлов, догоняет его – и палкой вдоль хребтины. Он с палкой на учения ходил. Сам себе вырезал из березки. Такую – вроде тросточки. Он, видишь, все фронтовика из себя строил – ходил прихрамывая. Когда, конечно, других офицеров рядом не было. То на правую ногу припадает, а то – забудет – и давай на левую. Да ну его, говорить даже неохота… Главное, никто не видел, как он там, сзади, Лизунова «поощряет». Я тоже не видел, пока Лизунов мне сам не сознался. Боюсь, говорит, забьет он меня скоро. Сил, говорит, уже нет – падаю. Я тогда оглядываться стал. И точно, гляжу, стегает он его, гадюка. А я уж сам приставать начал, чувствую, еще день-два – и меня он понужать зачнет… Ну, думаю себе, пусть только ударит. Пусть только попробует. В общем, набил полный диск патронов (я раньше с пустым норовил ходить-то, он меня еще все ругал за это, грозился), а тут набил полный: семьдесят две штучки – как один. Да еще запасной на пояс привесил. Все равно, думаю, двум смертям не бывать.