– Стоп! – решительно сказал я. – Огород, шалаш, печка… Где ты всё это собираешься устраивать? На детской площадке? Во дворе? Ведь нужен участок. Ведь это, золотко моё, называется «дача».
Жена подняла глаза вверх, прислушалась – что там происходит в её душе – и спокойно ответила:
– Значит, я хочу дачу.
– Милый, купи мине дачу, – пробормотал я.
– Я не говорила – милый, – уточнила жена.
– Ещё бы… Но это и не про тебя. Песня такая есть.
Благодаря этой песенке на некоторое время тема дачи превратилась у нас в развлечение. Жене понравились слова, и она, вроде бы дурачась, принималась иногда напевать:
Милый, купи мине дачу —
Трудно мне в городе жить.
А еслив не купишь – заплачу
И перестану любить.
На что я немедленно отвечал следующим куплетом:
Нет в мине, милая, денег,
Чтоб тебе дачу купить.
А еслив не любишь – не надо:
Я и без любви могу жить.
А поскольку в песне варьировались только эти два куплета – она ему: «Милый, купи мине…» (ленту, шляпу, дачу), а он ей: «Нет в мине, милая, денег…» – жене нечем было крыть, и последнее слово, таким образом, оставалось за мной.
Скоро, однако, жена сообразила, что её вовлекли в бесконечную и безнадёжную игру. Пение в доме прекратилось. Началась мелодекламация. Жена придумала контригру. Она подучила дочку, и эта козявка стала встречать меня одним и тем же весёлым воплем: «Хочу дачу!» Поприветствовав отца таким образом, дочка забиралась на тахту и, подпрыгивая на ней, как на батуте, выкрикивала: «Хочу! дачу! хочу! дачу! хочу! дачу…» Энергия в ней таилась неиссякаемая. Она могла прыгать часами. И прыгала бы, да не выдерживала сама жена, придумавшая эту весёленькую игру.
– Хватит, кисанька, хватит, солнышко. Вон у тебя уже носик вспотел. Пойдем купаться – и баиньки. А завтра опять попрыгаешь.
Наступало завтра – и всё повторялось снова.
В конце концов слова эти поселились во мне и стали жить самостоятельно. Я шёл по улице, и каблуки отстукивали: «Хочу! дачу! хочу! дачу!» Дачу требовали колёса электрички, все пишущие машинки в издательстве, часы, лежащие по ночам на тумбочке возле кровати, и даже дверь совмещённого санузла. «Хоч-чуу дач-чуу!» – канючила она мерзким старушечьим голосом.
…К зиме я сдался.
И тут, когда вопрос о покупке дачи в принципе был решён, – обнаружилось, что мы опоздали с этой идеей. Мы опоздали на целую историческую эпоху, ибо окружавшее нас человечество давно превратилось в дачников. Мы как-то проглядели этапы этого превращения, в том числе – главный, золотой период, когда «нарезались» участки, раздавались угодья и неугодья, обживались бугры и раскорчёвывались согры. Теперь же участки больше не нарезались. Нечего было нарезать. На много десятков километров вокруг, в борах и мелколесье, на взгорках и в поймах стояли дачи, дачи, дачи. Густой малиновый дух нежил обоняние.