Раскинем невод, где-нибудь Ульрих да отметился. Хотя бы около дочки своей. Тут торопиться нельзя, так что пусть принц пока без нас поскучает, много лет сидел тихо и еще посидит. Правда, сидел он по причине полной своей бесполезности. Отрекся и сбежал – зачем он нужен, нытик? Никому и в голову не пришло, что потомок Мстислава может оказаться магом.
Отец Георгий покрутил головой, разминая шею – даже на нормальном стуле тяжело долго сидеть. Переложил кота в кресло и достал из стола очередную стопку документов.
- Жуткие тайны – жуткими тайнами, - назидательно сказал он зевнувшему коту, - а текущие дела – текущими делами. Ну-с, глянем, что наворотили любители роскоши и дурацких мягких перин.
Кот мурлыкнул. Он не считал перины дурацкими.
Жизнь новоиспеченной госпожи Румянцевой была настолько обыкновенной, что Элизе иногда хотелось себя ущипнуть – не сон ли это? Ей казалось, что свадьба все изменит. Что будет по-другому, иначе, интереснее, страшнее, может быть… Ничего подобного.
Добавилось дикое, выматывающее одиночество, но замужество здесь было не при чем. С ней все равно никто не захотел бы иметь дело, останься она девицей. Дочь заговорщика, прокаженная – кому она нужна?
Через неделю после свадьбы молодожены Румянцевы вернулись в Гетенберг и поселились в давно знакомом Элизе особняке в первом кольце стен, недалеко от Цитадели. Ее родной дом был совсем рядом, но Элиза не стала туда заходить.
Пьер пропадал на службе, часто задерживался допоздна, точно так же, как раньше отец. Она привычно занималась домом. Составляла меню, раздавала распоряжения прислуге, вышивала и прогуливалась по городскому парку.
Элиза заказала несколько платьев, темно-синих и темно-зеленых, глубоких, насыщенных оттенков – таких, чтобы в пасмурную погоду казались черными. Траур по отцу невозможен, но она хотя бы так выразит горе. Пусть это глупый протест, пусть мелочь… Неважно. Сначала было больно натыкаться на изумленные, а иногда и испуганные взгляды знакомых, но Элиза вскоре привыкла проходить мимо с высоко поднятой головой.
Да, я дочь преступника. Да, я в трауре. Да, вам неловко от того, что когда-то мы общались.
Подавитесь вашим интересом, осуждением и брезгливым любопытством.
Элиза никогда раньше не ругалась вслух. Это было немыслимо для девушки из общества. Но сейчас – можно.
Увидев на скамейке в парке трех воркующих дам – своих бывших подруг, она тихонько, себе под нос прошептала: «Идите к черту!» и почувствовала, как разжимается на лице маска светской отстраненности. Простые, вроде бы, слова – но теперь Элиза могла спокойно улыбаться.