Переобулась, пора уже идти, а мысли не пускают, словно привязывают Теклю к земле, к деревьям. И не сидится, не терпится ей, а как-то хорошо хоть погрустить вволю, наедине. «Ой, Степан, Степан, где ты, мой сокол, дитя мое?»
Сорвала стебелек барвинка, повертела в корявых пальцах…
Ой, горе тій чайці, чаєчці-небозі,
Що вивела чаєняток при битій дорозі…
Высокие сосны замерли, словно прислушиваются к людским жалобам. Притихли птицы, только кукушка отсчитывает кому-то грядущие годы.
Двадцать пять — как один денек — откуковала. Двадцать пять…
— День добрый, Текля!
Это к ней? Даже вздрогнула.
— Посиживаете?
— Сижу. А вы уже из леса так рано?
Гривнячиха сняла с плеч короб, концом линялого платка вытерла пот.
— Рано, говорите? Не сидится. Поглядишь на ребят — ушла бы куда глаза глядят.
— Да посидите, переведите дух. Это я встала, переобуваюсь вот… Грибков насобирали? — Текля заглянула в лукошко. — Господи! — ужаснулась она. — Не заметили или нарочно поганок набрали?
— Какое там не заметила! — горько вздохнула женщина.
— Горюшко, да они же ядовитые!
— А где же, скажите, набрать хороших?
— Смотрите, Катря. Ведь дети. Как бы беды не вышло.
— Они уже привыкли. Вот принесу, обдам кипятком, а после на ночь в печь. Весь яд выпреет. — Катря копалась в лукошке, словно только теперь разглядела, что она на самом деле набрала. — Взяли моего, сказали — на маневры только, а кто их знает… Вот и бедствуем. Дети ведь маленькие, сидят голодные да голые.
— Вы без своего, а мы и вдвоем, да толку мало. И когда уж смилостивится господь, кто его знает…
Вздохнул ветерок, и зашумела опушка вокруг прошлогодними листьями, синими огоньками вспыхнула сон-трава.
— Война, говорят, будет, — сказала Катря. — Приехали наши из Бреста, так там, рассказывают, войска полнехонько.
— Всякое говорят.
— Не приведи господи… Про Степана так и не слышно?
— Не слышно.
Помолчали. Обе задумались.
— Пойду, — поднялась Текля. — Уже поздно.
— Конечно, конечно, — поднялась и Катря. — Ой, ноги отсидела! — Она стояла на коленях. Текля подошла, взяла под руки. — Видите, сама и не встала бы, — поблагодарила Гривнячиха. — Так вот и живем. Сядешь, а встать уже нет мочи… Ну, будьте здоровы.
— И вы будьте здоровы.
К лесу кто-то спешил — словно девочка. «Подожду, — решила Текля, — вдвоем веселее будет». Она помогла Катре надеть лукошко, нацепила на спину и свое.
«И чего она так спешит?» — подумала, узнав Марийку, прислугу графа.
— Что тебе, дитятко? Куда так бежишь? — встретила она девочку.
— Ой, тетушка! — Марийка никак не могла отдышаться.
У Текли замерло сердце.