По моим расчетам, с поправкой на погоду, ветер и прочее, пелена должна была спасть с глаз Сиппи примерно в четверть четвертого по Гринвичу. Итак, побродив минут двадцать по Ковент-Гарден среди прилавков с картошкой и капустой, я вернулся к дому, поднялся наверх и вошел в дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», ожидая увидеть старину Сиппи. Представляете себе мое изумление и разочарование? За столом Сиппи сидел Уотербери и читал газету с таким видом, будто это был его личный кабинет.
Более того, на нем не было и намека на муку.
– Вот черт! – сказал я.
Да, это был мой Ватерлоо. Но пропади все пропадом, мог ли я ожидать, что этот нахал, хоть он и директор школы, не моргнув глазом ввалится прямо в личный кабинет Сиппи, вместо того чтобы, как принято у порядочных людей, войти через дверь, предназначенную для посетителей?
Он нацелил на меня свой нос:
– Да?
– Я зашел к старине Сиппи.
– Мистер Сипперли еще не прибыл.
Он говорил раздраженно, как человек, который не привык ждать.
– Как жизнь? – спросил я, желая разрядить обстановку. Он снова уткнулся в газету. Потом вопросительно взглянул на меня, будто давая понять, что я здесь лишний:
– Извините?
– Нет-нет, ничего.
– Вы что-то сказали?
– Только спросил «Как жизнь?», знаете ли.
– При чем тут жизнь?
– Так, вообще.
– Я вас не понимаю.
– Не берите в голову, – сказал я.
Какой тяжелый труд поддерживать светский разговор с этим типом, подумал я. На редкость необщительный субъект.
– Хорошая погода, – сказал я.
– Хорошая.
– Но говорят, посевам необходим дождь.
Он снова уткнулся в газету и был ужасно недоволен, что приходится отвлекаться на разговор со мной.
– Кому?
– Посевам.
– Посевам?
– Посевам.
– Каким посевам?
– Ну, просто посевам.
Он отложил газету:
– Кажется, вы желаете сообщить мне какие-то сведения о посевах. Я вас слушаю.
– Говорят, им необходим дождь.
– В самом деле?
На этом наша беседа закончилась. Он снова погрузился в чтение, а я сел и принялся сосать набалдашник трости. Время тянулось медленно.
Может, часа через два, а может, через пять минут в коридоре послышались странные звуки, будто там воет собака. Уотербери встрепенулся. Я тоже встрепенулся.
Вой приближался. Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился Сиппи. Он пел:
– «Я вас люблю, вот все, что я могу сказать. Я вас люблю, лю-ю-ю-блю ва-а-ас…»
Наконец он смолк. По-моему, давно бы пора.
– А, привет! – сказал он.
Я был поражен. Когда я в последний раз видел старину Сиппи, он выглядел, если вы помните, просто ужасно. Лицо осунувшееся, измученное. Под глазами круги. Все признаки крайнего истощения. А сейчас, спустя каких-нибудь двадцать четыре часа, он весь сиял. Глаза сверкали. На губах счастливая улыбка. Как будто он каждое утро перед завтраком пропускает рюмочку горячительного.