С. В. “Живите в Москве” – это как раз прозаический текст. Но видите, Пригов не зафиксировался в общественном сознании как прозаик, пишущий о Москве.
Г. Ю. В моем сознании точно.
С. В. Зато остался как поэт с его Милицанером.
Г. Ю. Да, конечно. И с множеством других стихов, которые мы помним, любим и постоянно цитируем. Однако в моем мире Пригова-прозаика, пожалуй, нет, хотя я судорожно шуршу у себя в памяти. Но понимаю, что совершенно нечего мне по этому поводу сказать. А что касается “Москвы – Петушков”, то начнем с простого: это великая книга. Вот сейчас вышла биография Венедикта Ерофеева, и она меня не то чтобы разочаровала, но в ней не хватает одной вещи, которую, как я считаю, авторы не очень понимают. “Москва – Петушки” с каждым годом становится все непонятнее, это роман, к которому нужен комментарий. Нужна не обычная биография автора, а что-то вроде лотмановского комментария к этому тексту. И надо его писать прямо сейчас, потому что потом будет поздно – хвостов не соберешь. Да, книга безусловно великая, но говорить о Москве в романе “Москва – Петушки” все-таки довольно странно, учитывая, что Москвы там совсем немного и она выступает в символической роли. В некотором смысле так же, как и у Сорокина: Москва абсолютно не равна себе, это не настоящая Москва, а какая-то миражная. Я тут вспомнила, если говорить о странной и жуткой Москве будущего, роман Андрея Рубанова “Хлорофилия”, не знаю, слышали ли вы о нем. Это такая футурология, антиутопия, в которой Москва в один прекрасный день зарастает травой высотой сто метров. И эта трава сама по себе галлюциноген, что особенно удобно. И весь город вырос вверх, Москва превратилась в город “по вертикали”. На нижних этажах, где всегда темно и сыро, живут люмпены. А чем выше твое место в социальной иерархии, тем выше ты живешь. Вот там как раз важно, что это Москва, важны следы этой старой Москвы. Но это опять же условная Москва. Такая же, как Федор-Кузьмичск в романе Татьяны Толстой “Кысь”. Мы все понимаем, что это Москва, но это уже вариации на тему Москвы. А вот Москва, как у Булгакова, по которой ты можешь ходить… Ведь сейчас есть экскурсии “По булгаковской Москве”. Конечно, ничего не осталось, но это вполне понятная карта, по которой можно перемещаться. Можно представить, как ночью шел Иванушка Бездомный, где живет Маргарита – это все есть. А вот прямо реально заземленной, осязаемой Москвы – нет.
С. В. Я бы хотел тогда спросить об изменении функции литературы в современной московской жизни, в которую вы погружены. Круг чтения ваш широк, но живете вы здесь, в Москве. Вы согласны с мнением, что Россия становится все менее и менее литературоцентричной страной?