Как же пришел Пастернак к этой “новой простоте”, ставшей столь влиятельным стилем в конце ХХ века, особенно в сфере “высокой” музыки с сакральной аурой (Арво Пярт, Валентин Сильвестров, Гия Канчели)?
Чтобы разобраться в этом, надобно прояснить исторический контекст, в котором созревал замысел “Доктора Живаго”.
* * *
Пастернак приступил к работе над романом в декабре 1945 года. В феврале следующего года он сообщал своей кузине Ольге Фрейденберг: “Я начал большую прозу, в которую хочу вложить самое главное, из-за чего у меня «сыр-бор» в жизни загорелся…”[94]
Пастернак писал прозу с молодых лет. Он никогда не обособлял ее от своей поэзии и не ставил ниже нее. Знатоки эту прозу приветствовали с восторгом. Юрий Тынянов о повести “Детство Люверс” (1918, опубликована в 1922-м) заметил, что она оставляет ощущение новизны, “не попадавшееся со времен Льва Толстого”, – похвала, которая должна была особенно польстить Пастернаку. О том же говорил поэт Михаил Кузмин, требовательный критик из совсем другого лагеря: “За последние три – четыре года «Детство Люверс» самая замечательная и свежая русская проза”.
Любопытно сопоставить отзывы о “Детстве Люверс” Святополка-Мирского и Горького. Первый утверждал: “Такой сухой и интеллектуальной прозой у нас давно не писали. И вся эта интеллектуальность обращена на вскрытие самых невыразимых и иррациональных процессов…” Горького же, напротив, прельщало то, что проза Пастернака написана тем же, что и его стихи, “богатым, капризным языком”, что она перегружена “задорными и буйными” образами поэта-романтика, “который чувствует свое искусство более реальным, чем действительность, и с действительностью обращается как с «материалом»”[95].
Одновременно Горький желал Пастернаку “большей простоты”, на что тот отвечал так: “Я всегда стремился к простоте и никогда к ней стремиться не перестану”[96]. Подобная декларация поэта, славящегося переусложненностью своей образной системы, могла бы показаться кокетством (и Горький, кстати, так ее и воспринял). Но это была сущая правда.
* * *
В истории культуры можно найти немало фигур, бравировавших тем, что их не заботит успех у широкой аудитории. Пастернак к ним не относился. Он всегда хотел успеха, но на своих условиях. Он даже был готов предпринять для достижения цели определенные встречные шаги – как в поведенческом, политическом плане, так и в плане творческом. Об этом здесь уже говорилось, как и о том, что позиции, которые занимал Пастернак в жизни – и в политической, и в литературной, – были всегда амбивалентными, мерцающими. Об этом надо помнить, поскольку качество это является, быть может, одним из главных признаков гениальности Пастернака как личности и автора, а также фундаментом его незыблемого морального авторитета в современной интеллигентской среде.