Рассуждения на высокие темы (которые всегда бывали удивительно ясными, логичными, точными, лишенными запутанной терминологической словесной шелухи) Пригов любил помещать в квазиироническое обрамление. От этого они иногда становились прозрачными, почти невесомыми, похожими на буддийские философемы.
В одном из таких разговоров, в котором и мне довелось принять участие (дело было в нью-йоркской квартире Брускина), Пригов упомянул, что, моя посуду, он впадает в особое, “почти монашеское” медитативное состояние. Я, вспомнив мое любимое приговское стихотворение-размышление на эту тему, попросил “нарисовать” мне его – на память. Пригов согласился без всякого ломанья, совместив в этом акте ипостаси поэта и художника.
До сих пор, моя на кухне посуду, я гляжу на эту приговскую “медитацию”. Вот она:
Банальное рассуждение на тему свободы
Только вымоешь посуду
Глядь – уж новая лежит
Уж какая тут свобода
Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть
Да вот тут приходят разные
Говорят: посуда грязная —
Где уж тут свободе быть.
* * *
Во вступлении к этой книге я писал о том, что неожиданная, поразившая московский интеллектуальный круг смерть Д.А.П. в 2007 году ознаменовала начало “музеефикации” отечественного постмодернизма и концептуализма. Кто-то воспринял это как должное, кто-то – с возмущением, а кто-то просто ностальгически вздохнул. Ведь когда работы еще недавно контроверзного художника вдруг перемещаются в престижнейшие, высокочтимые музейные залы, это знаменует не только признание его заслуг и места в истории культуры. Это также означает, что его страница в этой истории перевернута.
Что же ждет нас на новой странице? Актуальная история культуры Новой Москвы пишется на наших глазах усилиями тысяч ее участников. Она творится на бесчисленных сценических подмостках и площадках – от прославленного Большого театра до пока никому еще не известных экспериментальных театриков, студий и клубов, в музеях и галереях, в парках и кафе, на площадях и в частных квартирах, под куполом московского цирка и за письменным столом, на котором теперь воцарился компьютер. А то и в метро, которое именно в Москве оказалось особенно гостеприимным для всякого рода культурных акций и анонсов.
Современная Москва, как с изумлением отмечают даже ее скептически настроенные иностранные гости, стала мировым культурным центром с повышенной вулканической активностью, ошеломляющей иного заезжего ньюйоркца или лондонца. Всякий раз, когда я приезжаю в Москву, она выглядит по-новому. Это сравнительно недавно, после длительного застойного периода вновь приобретенное лихорадочное стремление к обновлению роднит ее с Нью-Йoрком, где я живу уже сорок лет. В моем бродвейском квартале дома сносятся и воздвигаются каждые несколько лет, и я уже отчаялся в своих тщетных попытках найти в этом какую-то логику – эстетическую или практическую.