* * *
Сейчас об этом подзабыли, но Сталин не всегда был убежденным и воинствующим антиамериканистом, каким выступал в годы холодной войны. В 1924 году, вскоре после смерти Ленина, он провозгласил: главная черта, которую следует выработать в себе советскому работнику новой формации, – это “соединение русского революционного размаха с американской деловитостью”[42]. Вождь хотел, чтобы этому научились в США и советские кинематографисты, в первую очередь Эйзенштейн, который Сталину представлялся – не без основания – художником передового, западного типа.
Эйзенштейн и сам так считал. Он воображал, что не только сумеет освоить американские производственные киноприемы, но и покорит легендарный манящий Голливуд, эту Мекку мирового кино. Но его ждало жестокое разочарование.
Поначалу все складывалось многообещающе. Эйзенштейна с товарищами законтрактовала одна из крупнейших голливудских кинокомпаний – “Парамаунт”. Они поселились в арендованном для них роскошном особняке, куда повидать именитых советских киношников заезжали многие голливудские знаменитости: Дуглас Фэрбенкс, Марлен Дитрих, Пол Муни, Джозеф фон Штернберг, Кинг Видор, Уолт Дисней. Они подружились с Чарли Чаплином, который, ослепительно улыбаясь, приветствовал их песней на ломаном русском: “Гайда тчжойка, снег пучистый!”
Но сценарии, которые в райских условиях сочиняли Эйзенштейн и Александров, “Парамаунт” один за другим отвергала как недостаточно привлекательные с коммерческой точки зрения. Последней попыткой стала заявка на смелую экранизацию романа Теодора Драйзера “Американская трагедия”. Терпение владельцев “Парамаунта” лопнуло, и они заявили обескураженным советским гостям: “К сожалению, нам придется расстаться”. Объяснения американских киноворотил были на удивление схожи со сталинскими установками: “Мы не можем навязывать ваши мизерабельные идеи миллионам молодых оптимистически настроенных американцев”.
А Эйзенштейн не мог себе позволить возвратиться на родину “на щите”. Поэтому он ухватился за идею прокоммунистически настроенного художника Диего Риверы – сделать фильм о мексиканской революции 1910 года. Финансовое обеспечение взял на себя популярный американский писатель Эптон Синклер, убежденный социалист и друг Советской России. С шапкой в руках он начал обходить своих друзей, либерально настроенных калифорнийских миллионеров.
Кое-как Синклеру удалось собрать сумму, необходимую для начала работы над мексиканским проектом Эйзенштейна. Писатель рассчитывал, что фильм удастся сделать месяца за три, ведь именно за такой срок был снят восхитивший его “Броненосец «Потемкин»”. Однако Эйзенштейну захотелось сотворить нечто грандиозное: киноисторию Мексики с древних времен до наших дней. Ему всегда была свойственна гигантомания, а тут открывалась соблазнительная возможность – сделать на американские деньги гигантскую кинофреску с революционным, религиозным и фрейдистским подтекстами.