– Пилигримы, – поморщилась Пим. – Опознали в нас фейри, несмотря на плащи. Почему бы тебе не попросить их подбросить тебя до каравана?
Нимуэ хмурилась.
– Ну же, мы купим хлеба и сыра в дорогу и вернемся домой еще засветло, – уговаривала Пим. Она тянула Нимуэ за собой по улице, ведущей на широкую городскую площадь. Рты их наполнились слюной, стоило только окунуться в густой аромат свежеиспеченного хлеба. Жена пекаря накрыла стол со свежими королевскими булочками прямо подле другого стола, уставленного пирогами с сыром бри и пряными кексами. На еду тут же набросился жонглер в поношенной тунике, в то время как остальные участники труппы заняли сцену неподалеку.
Пока Пим аплодировала, взгляд Нимуэ скользнул по площади и остановился на двух угрюмых всадниках в красных монашеских одеяниях. Оба едва ли были взрослыми – вероятно, ровесники Пим и Нимуэ – с одинаково по-монашески выбритыми затылками. И худые, хотя один казался на добрую голову выше другого.
Нимуэ сжала запястье Пим и кивнула на всадников.
– Думаю, это они.
– Кто? – Пим оглядела толпу.
– Красные Паладины.
Подруга невольно ахнула, рука ее взметнулась ко рту.
– Не привлекай внимания, – предупредила Нимуэ.
Пим опустила руку, хотя глаза ее были широко раскрыты от страха.
– Хочу подойти поближе, – заявила Нимуэ, не обращая внимания на все попытки Пим остановить ее. Она осторожно пробиралась через толпу, пока монахи пришпоривали лошадей и прогуливались вдоль палаток на другой стороне площади. Они остановились у стола с мечами. Один из монахов что-то сказал кузнецу, тот кивнул, затем выбрал один из кинжалов и протянул второму. Тот осмотрел изделие, одобрительно кивнул и сунул оружие в одну из седельных сумок, направляя коня к следующей палатке. Сердитого вида кузнец потребовал плату, и тогда монах, тот, что пониже, развернул коня, подъехал ближе и ткнул кузнеца сапогом в грудь, отчего тот упал на стол. Гора мечей рассыпалась. Красный Паладин прогарцевал вокруг, ожидая, что кузнец продолжит спорить, – но тот молча вернулся за прилавок. Монах фыркнул и огляделся, однако ни купцы, ни крестьяне не торопились явить храбрость. Довольный, монах вернулся к товарищу, который пристраивал краденый кинжал в седельной сумке.
– Они просто обокрали его, – с обидой прокомментировала Нимуэ.
– И что с того? – шепнула Пим. Она наклонилась, словно стараясь стать ниже ростом и более незаметной.
Нимуэ буквально скрутило от гнева. Она отставала от паладинов шагов на пятьдесят, не забывая прятаться за пилигримами, фермерами и коробейниками, однако это стало сложнее, когда они свернули на узкую улочку – на углу возле ратуши и лавки мастера весов. Нимуэ втащила Пим в открытую галерею со сводчатыми арками: здесь торговали корзинами, полными трав и овощей. Монахи то и дело мелькали между колоннами, но в какой-то момент скрылись из виду, и Нимуэ помедлила лишь мгновение, прежде чем, подхватив Пим, рвануть в конец галереи. Они оказались на узкой улочке. Девушек от паладинов отделяла процессия из вьючных лошадей, которая присоединилась к еще двум братьям в красных одеяниях. Те восседали на конях под трехэтажными строительными лесами, в то время как где-то наверху, под резкими порывами ветра, фермеры чинили крышу. Нимуэ и Пим укрылись в дверном проеме в тридцати шагах от паладинов, пока те вполголоса совещались.