Восемнадцать недель до Нового года
Френкель нервничал с самого утра. Позавтракал он плохо и теперь был не в настроении. Когда Батор зашел к нему, Френкель лишь взглянул в его сторону и недовольно отвернулся. Батор постоял у входа, вздохнул и тихо вышел. Ему тоже было неспокойно. Привыкший хладнокровно воспринимать как трудности, так и подарки судьбы, к своему удивлению, он чувствовал, что волнуется. Не то чтобы он сомневался в своей способности зажать в кулак и повести за собой огромную страну. После того как он услышал результаты выборов, он был уверен, что может делать с этой безвольной массой людей, которая называла себя гражданами и даже мнила патриотами, все, что угодно. Всегда найдутся те, кто громко и радостно поддержит любое его начинание. Из разных соображений. Кто-то по глупости, кто-то из ненависти к себе подобным, кто-то искренне поверит ему, а многие просто будут пытаться делать карьеру и ужиться с любой властью. На всех их можно будет опереться. И это не считая своих, надежных и преданных ему лично людей. И тем не менее он волновался. Нет, у него не тряслись руки и не путались слова, но он подсознательно чувствовал, что судьба занесла или, вернее, вознесла его слишком высоко. Он забрался туда, где ему самому, возможно, будет не так легко и удобно, как в нынешнем положении. Хотя, кто его знает. В голове неожиданно всплыл облик его приятеля эмира Азиз бен Азила. Мясистый нос, толстые губы, маленькие хитрые глаза. Если уж этот ухитряется и государством править, и жить в свое удовольствие, то кто мне помешает сделать так же?
Волнение исчезло. Небо было абсолютно чистым, и солнце безжалостно слепило глаза. Батор чихнул, рукавом вытер лицо и снова зашел на конюшню. Френкель по-прежнему не желал общаться. Батор похлопал его по шее, и когда конь обернулся, протянул руку с приготовленными кусочками моркови. Мокрые шершавые губы коснулись его ладони.
— Кушай, брат, кушай. Нас ждет далекий путь сегодня. Нас ждут великие дела! Эх, хорошо сказал, великие дела! Надо, наверное, человека назначить, чтобы записывал, когда я так красиво говорю. Да, Френки?
Френкель дожевал морковь и ткнулся носом в плечо своего хозяина. Наверное, так он выражал свое молчаливое одобрение. Купленный в Англии за баснословные десять миллионов фунтов так называемым благотворительным фондом развития спорта, этот великолепный вороной жеребец-пятилеток уже третий год принадлежал лично Жамбаеву. Он перестал участвовать в соревнованиях, зато порой с новым хозяином они совершали долгие прогулки по окрестным холмам. Доехав до очередного живописного обрыва над горной речушкой или поднявшись на вершину холма, хозяин спешивался, кормил Френкеля морковкой и о чем-то с ним разговаривал. Что он говорил, Френки было непонятно, но интонации он улавливал очень чутко. Эти интонации были ему приятны, да и сами прогулки ему очень нравились. Они всегда ездили большой компанией, в этих выездах, как правило, принимала участие вся их конюшня. Но все остальные кони со своими всадниками всегда держались позади на некотором расстоянии, и Френки мог почувствовать себя вожаком. Иногда хозяин подзывал к себе кого-то из сопровождающих, и они не спеша ехали рядом, о чем-то беседуя, порой очень долго. Очевидно, что порой беседа была так важна, что хозяин совсем забывал о том, зачем и куда они едут. И тогда кони останавливались, свернув с протоптанной дороги к зеленой сочной траве. Новая жизнь Френкеля очень устраивала. Хотя новый хозяин был значительно тяжелее всех тех, кто ранее сидел у него в седле, зато его перестали бесконечно гонять по кругу, заставляя выжимать из себя всю возможную скорость, которую могли показать его молодые тренированные ноги. Его перестали наконец подолгу возить в тесных фургонах, в которых невозможно было пошевелиться и безжалостно раскачивало на поворотах. Единственное что Френки искренне расстраивало, так это то, что хозяин не мог приходить к нему каждый день. Конечно, о нем заботились, его кормили, выводили в леваду, чистили его бокс, но все это не шло ни в какое сравнение с теми минутами счастья, когда хозяин кормил его с ладони солоноватыми сухарями или сладкой, порезанной на дольки морковью или когда он просто с ним разговаривал. В такие мгновения Френкель закрывал глаза от удовольствия и старался уткнуться носом в широкое бородатое лицо своего хозяина.