Папа Дросинский был приличным человеком, на рынке содержал москательную лавку, а сын — выродок. Нынче это очень часто случается, когда у самых хороших родителей дети бывают просто ужасными.
Соколов внимательно посмотрел в глаза Бродского:
— Стало быть, тебе часы подложили?
Бродский окончательно разрыдался:
— Уверяю вам! Я часы не брал, у меня самого гораздо лучше, золотые. — Он посопел, почесал указательным пальцем волосатую макушку и горько вздохнул: — Если бы только эти несчастные часы! Дросинский поперся на кухню. И почти сразу заорал: «Глядите, вот коробочка с остатками мышьяка. Из нее ты, Бродский, насыпал Кугельскому. Признавайся, Иосиф, тебя мы приперли к стене!»
И тут же нашлись двое свидетелей, которые будто видели, как я сыпал страшный яд в пиво Кугельскому.
— И кто эти свидетели?
Бродский воздел к небесам руки:
— Боже, кто эти свидетели? Это не свидетели, а два уголовника, с которыми никто не пожелает встретиться на темной дороге. Фамилии их Годлевский и Ярошинский.
— А расписка обнаружилась?
— Сарра писала ко мне, что Сычев и Дросинский еще два раза приходили что-то искать, но уходили сердитые. Думаю, ваше благородие, что и прежде Сычев приходил вовсе не к Сарре, а искать расписку. Он с самого начала не собирался возвращать долг, поэтому и обещал невероятный процент.
* * *
Соколов сочувственным тоном сказал:
— В плохую историю ты, Иосиф, попал. Я тебе постараюсь помочь. Только ты мне скажи: куда ты столь хитро спрятал расписку? Если мы расписку найдем, то ты скоро ляжешь спать в родном доме под одним одеялом с Саррой.
Бродский ухватился за голову, его плечи затряслись в рыданиях.
— Господи, я и впрямь не понимаю, куда она делась.
— Ты на суде все рассказал?
Бродский застонал:
— Ваше благородие, будто вы не знаете российские суды! Разбойники милосердней. Судьи слушать меня не хотели, адвоката все время обрывали. — Бродский заплакал. — Зачем я не уехал за океан, как Дешалыты, Винники, Шмаровичи, Баткины и Керзнеры? Лучше родиться нищим одноглазым негром в Нью-Йорке, чем в России евреем…
Соколов философски утешил:
— Везде хорошо, где нас нет! — и заверил: — Я постараюсь, Бродский, тебе помочь.
* * *
Соколов прошел к начальнику тюрьмы Колченко, покрутил телефонный рычаг, снял трубку и приказал:
— Барышня, дай мне 4-77. — После паузы. — Але, это губернская тюремная инспекция? Захаров, ты? Запиши за мной ссыльнокаторжного Бродского Иосифа Гиршевича, он в Центральной пересыльной тюрьме. Не отправляй пока на этап. Отношение тебе пришлю.
* * *
Вечером Соколов отбыл в Петербург.