— Оченно приятно! Эй, Фроленко, никого не пускать! — Повернулся к Соколову: — Разрешите, граф, величать вас по имени и отчеству?
— Разрешаю.
— Аполлинарий… э-э…
— Аполлинарий Николаевич!
— По доброму русскому обычаю, Аполлинарий Николаевич, позвольте распорядиться насчет обеда. — Сычев выразительно щелкнул себя пальцем по горлу. — Покушать после трудной дороги — дело разлюбезное.
— Не хлопочи…
Соколов с удовольствием заметил, что Сычев изрядно разволновался. Приезд столь важного гостя его явно встревожил: слишком много грехов водилось за начальником сыска, слишком много жалоб на него отправляли обыватели. Правда, приятель-почтмейстер такие жалобы в общей корреспонденции вылавливал и передавал Сычеву, но это никак не гарантировало спокойствия. Сычев судорожно налил и махом выпил стакан зельтерской воды. Взглянул из-под кустистых бровей:
— Аполлинарий Николаевич, вы где остановились? В «Большой Московской»? Если желаете, можно у меня дома. Места много, я человек одинокий! Служанка из себя, хе-хе, хоть на парижскую выставку.
— Не стоит беспокойства, Сергей Фролович. Служанка тебе пригодится для собственного употребления. Как процветаешь в богоспасаемом граде Харькове?
Сычев малость подумал и затараторил:
— Забот много! Покрасили фасад губернской тюрьмы, заставили самих заключенных. Ловко? Устроили в тюрьме мебельную мастерскую — плетеные кресла, парты для гимназий. Хотя это вовсе не наша прямая обязанность. — Сычев долго рассказывал про свои замечательные успехи, про местных жуликов, аферистов, фармазонов, про их исключительную хитрость. Наконец закончил: — Но мы, себя не жалея, без отдыха и сна преступников ловим.
Гений сыска молча уперся взглядом в Сычева.
Тот заерзал в кресле. На его физиономии ясно читалась мысль: «С чем приперся этот столичный ферт? Случайно? Или чего пронюхал? В любом случае следует задобрить».
Соколов насмешливо сказал:
— Наслышан про твои героические подвиги! Опасного убийцу Бродского на каторгу отправил.
Сычев запыхтел, как перестоявший под жаром самовар:
— Как же, очень опасный тип. Ничего святого нет у этого гнусного народца — отравить собственного товарища, ай-ай-ай! А вроде бы вполне обеспеченный, репутация солидная… Ну и нравы!
Соколов решил: «Тертый калач! От такого можно ждать любой каверзы».
Сычев вновь заговорил:
— Там история романтическая. Убитый, по фамилии Кугельский, имел амурную связь с Саррой, супругой Бродского. Убитого понять можно: Сарра очень хороша собой, нравов вовсе не ветхозаветных, — рассмеялся, — а самых передовых, эмансипированных. Бродский, когда прознал про измену, понятно, возмутился и на почве ревности его и того, отправил к праотцам.