Соколов решительно сказал:
— Не исключаю, что икону выкрали по заказу. Ты сам сказал: про икону Божией Матери из Седьмиозерска идет слава как недуги исцеляющую. Представь: в богатом доме тяжело болеет молодая, горячо любимая жена. Врачи сказали, что долго ей не вытянуть. Остается надеяться на чудо. Хозяин без особых хлопот находит человека, готового за двести или триста рублей похитить и доставить заказчику икону. Что тот и делает. И сейчас наводчик стоит на коленях перед чудотворной, замаливает свой грех и просит исцеления любимому человеку.
— Сомневаюсь! — Джунковский помотал головой. — В подобных случаях болящих и расслабленных привозят к иконе, ставят свечи, совершают службы о здравии.
— А если больной находится в Харькове, Киеве, Ревеле?
— Но во многих монастырях есть особо почитаемые, чудотворные иконы.
Соколов тут же возразил:
— А если организатор преступления родился в Казани и лишь той святыне доверяет особенно?
— Не исключаю, милый граф! Как одна из версий — прекрасно.
— Но готов предложить и другие. Например, икону похитил религиозный фанатик. Или враг православия. Или…
Джунковский рассмеялся:
— Одним словом, Аполлинарий Николаевич, версий много. Но ты, мой друг, прав: время ушло, так что найти будет очень трудно. Тебе следует ехать в Казань без промедления.
Еще в Москве Соколов познакомился с новейшим путеводителем по Казани. Поэтому, сойдя с поезда в этом древнем городе, он приказал извозчику — старому, почерневшему от солнца и ветров одноглазому татарину:
— Вези на Воскресенскую улицу, в гостиницу «Европейская»!
Татарин смахнул ладонью пыль с кожаной облезлой скамейки и прищурил единственное око:
— Зор эз ба? Большой дом на Воскресенской? Это нумера «Европейский».
Так Соколов узнал, что до Казани еще не дошли мудреные слова «гостиница», «отель». Здесь все называли «нумерами».
Гостиница оказалась отвратительной. Заплатив за люкс три рубля, Соколов получил две комнаты с аляповатой мебелью, спальню, где стояла широченная кровать под немыслимым балдахином, и душ.
Приняв душ и побрившись, Соколов немедля отправился к местному полицейскому начальству.
Полицмейстером оказался веселый красавец тамбур-мажорного роста Алексей Иванович Васильев.
Он влюбленно смотрел на Соколова, долго тряс его руку, приговаривая:
— Такая честь, такая радость! Не верится, самого Соколова вижу. Мне Джунковский о вас много говорил. Такая честь…
Сыщику сразу бросилась в глаза особенность: руки полицмейстера были грубыми, под ногтями въелась какая-то чернота, какая бывает у паровозных машинистов.