Нам уже доводилось описывать знаменитый трактир Егорова в Охотном ряду. Теперь лишь скажем: наверху, в двух небольших чистеньких зальцах, было, как всегда, тихо, чисто, благопристойно.
За привычным столом сидели старые знакомцы Соколова. Это фотограф Юрий Ирошников — невысокий, полный, вечно жизнерадостно-язвительный человек — и простодушный крепыш, бывший боксер Григорий Павловский — судебный медик.
Последовали объятия, приветственные восклицания.
Как обычно, гостей радушно встречал сам Егоров — симпатичный старообрядец, с серыми небольшими глазками, светившимися добротой и приветом, невысокого роста, кажется из ярославцев, и целая свора шустрых лакеев.
Оркестранты, едва увидав Соколова, тут же оборвали мелодию какой-то незатейливой песенки и отчаянно ударили по струнам, заиграли увертюру к «Лоэнгрину» — Вагнер был любимым композитором гения сыска.
Кошко деловито обратился к подчиненным:
— Коллеги, после обеда отправляйтесь на Солянку. Я заглянул на место происшествия, изъял книгу стихов, которую читала несчастная перед трагическим шагом, и опечатал ее комнату. Осмотрите труп, сделайте фото, напишите заключение и дайте дяде покойной разрешение на похороны. Других родственников у девушки в Москве нет.
Принесли горячие закуски.
Соколов, наслаждаясь лангустами в сливках, спросил:
— И какой же поэзией перед смертью утешалась несчастная?
— Да, — спохватился Кошко, — это творения твоего, Аполлинарий Николаевич, приятеля — Ивана Бунина. — Он полез в саквояж, который держал под столом, и вынул оттуда тоненький том. — Называется «Эпитафия».
Я девушкой, невестой умерла.
Он говорил, что я была прекрасна.
Но о любви я лишь мечтала страстно.
Я краткими надеждами жила… —
Вот так-то! — закончил Кошко. — Оставила открытой книгу именно на этой странице — очень трогательно. И даже подчеркнула на полях.
Соколов взял книгу и продолжил:
В апрельский день я от людей ушла.
Ушла навек покорно и безгласно —
И все ж была я в жизни не напрасно:
Я для его любви не умерла.
Здесь в тишине кладбищенской аллеи.
Где только ветер веет в полусне.
Все говорит о счастье и весне…
Павловский вздохнул:
— Э-хо-хо! Самоубийца небось юная красавица, институтка, влюбилась в богатого и женатого князя, тот поиграл, поиграл с девицей да бросил. И вот несчастная полезла в петлю…
Кошко поправил:
— Юная — это верно, а остальное все — не так, Григорий Михайлович! И вообще чепуховое дело, не стоит вашего внимания. Давайте лучше выпьем под соленый груздь. Э-эх, хорошо! Как в народе говорят, замолаживает.