— Да, в рассуждениях твоих логики больше, чем в этом самоубийстве! — Перевел взгляд на доктора Павловского: — Григорий Михайлович, осмотри труп внимательней. Если возникнут малейшие сомнения, отправь в полицейский морг к Лукичу и сделай вскрытие.
Ирошников заканючил:
— Эх, несчастная жизнь полицейского! Не успеешь кусок в рот засунуть, как тебя тут же к покойнику командируют.
— Ты, Юрий Павлович, не похудеешь, чрево у тебя обильное! — успокоил Соколов. — Ну а чтобы вам, друзья, не было скучно, мы с Аркадием Францевичем составим вам компанию. — Посмотрел с коварной улыбкой на Кошко: — Ведь так, друг дорогой? Хочется стариной тряхнуть, с друзьями-сыскарями в одном котле повариться.
Начальник сыска торопливо заверил:
— С тобой, Аполлинарий Николаевич, куда угодно! Да и честь нам — сам знаменитый Соколов почтил… Теперь в уголовной полиции разговоров хватит на неделю.
* * *
Лакеи через весь зал на серебряном подносе несли красиво оформленное блюдо.
Егоров расшаркался и торжественно провозгласил:
— Извольте откушать, господа полицейские, наше фирменное блюдо «Граф Соколов» — паровая стерлядь, фаршированная черной и красной икрой, а также крабами. Подается в приятном окружении крупных лангустов. Вкус, как всегда, самый изумительный-с!
— И водки еще прикажи подать! — сказал Кошко. — «Смирновской», тридцать первый номер.
Сыщики вышли на шумный Охотный ряд, заставленный палатками и магазинами торговцев. Москва жила бурной, напряженной жизнью: широко гуляла, торговала, покупала, справляла свадьбы и крестины, хоронила, громыхала трамваями, кишела множеством разнообразного люда, все время куда-то спешившего.
Сыщики забрались в полицейские сани, укутались двумя большими медвежьими шкурами, которые извозчик предупредительно уносил в кучерскую комнату трактира.
— Чтобы не простыли!
Кучер погнал пару сильных, застоявшихся лошадок через Красную площадь, затем свернул влево — на Варварку. Уже минут через десять сыщики подкатили к трехэтажному дому на углу Солянки и Подкопаевского переулка, напротив церкви Рождества.
Возле подъезда стояло несколько человек — старушки в темных платочках, высокий старик в темных очках и заячьем треухе, молодая толстая баба, перевязанная крест-накрест платком, и среднего роста мастеровой в короткой железнодорожной шинели, каракулевой шапке с кокардой.
Последний и оказался дядей покойной.
При виде полицейского начальства железнодорожник сдернул шапку, упер взгляд себе под ноги и, не обращаясь ни к кому конкретно, быстро и невнятно заговорил:
— Господа полицейские, вы покойную не вскрывайте. Мы — старообрядцы, у нас не положено по религии.