исполнение гимна может погубить весь хорошо продуманный план. Особенно сильно она встревожилась, когда то ли от волнения, то ли ужаса Айя вдруг начал приплясывать, вихляя бедрами. Софи тоже была хороша – все пыталась перекричать остальных. Солировать, так сказать. Правда, сделать это ей мешала грязнуля Мали, ревевшая как раненый горный козел. У миловидного Девана голос оказался неожиданно мерзким, как у снежного человека, а подружка Девана, Ларалиса, вместо пения издавала какие-то странные кудахтающие звуки, словно выскочивший из коробочки огромный чертик, у которого заело пружину. В довершение ко всему каменные стены и полые воздуховоды не только отражали, но еще и безжалостно усиливали звук, делая пребывание в церкви просто невыносимым. Софи в ужасе закрыла лицо нотным листком, чтобы самой не видеть сидящих в церкви и их лишить возможности видеть ее, а когда все же рискнула поднять глаза, чтобы взглянуть поверх листка, увидела Берта и Беккета. Они, словно тараканы, выползали из отверстия воздуховода под самым потолком церкви.
Софи слегка опустила нотный листок, стрельнула глазами в сторону Райена. Нет, он появившихся лазутчиков не заметил, потому что уже поднялся со своего трона и направился к хору, прекращать эту вакханалию.
Софи в панике повернулась к Валентине. Та тоже увидела, как приближается Райен, и замахала руками быстрее, заставляя хор буквально гнаться за собой. Текст гимна превратился в скороговорку, несчастный органист не успевал выигрывать все ноты и уже колотил по клавишам, как тапер в ковбойском кабачке, а хор ревел во всю мощь. И вот, наконец, прозвучал долгожданный сигнал.
Славься, славься, наш король,
Наш мужественный Лев…
Софи пригнулась.
Бах! Шарах! Бабах!
Взлетели и раскололись в воздухе пылающие желто-зеленые бомбы, заставив всех, кто был в церкви, нырнуть под скамьи. Деван и Ларалиса прижали Софи к земле, укрывая ее от летящих над их головами искр, послышались дикие крики гостей. Софи заткнула ладонями уши, ожидая нового взрыва…
Однако больше ничего не взрывалось. Зрители тоже слегка успокоились, вынырнули из-под церковных скамей, перестали кричать.
Да, взрывов больше не было, зато появился… запах.
Густой букет, в котором смешались нотки горящего на костре собачьего и кошачьего кала, сточных канав, опрокинувшейся цистерны ассенизатора, еще какой-то невероятной тухлятины…
Крепким, одним словом был запах, таким крепким, что заставил всех гостей торжественной церемонии броситься к выходу из церкви, и они туда побежали, продолжая кричать и зажимая носы.