Еще оставалось два часа до срока, в который я должен был явиться к королеве, и веревка моя была готова. Но я начал колебаться. Спуститься по веревке и с колокольни не безделица. А тут с луны. Было от чего задуматься самому бесстрашному человеку.
Не лучше ли ходить в кринолине и жениться на женщине, у которой глаз на кончике носа?
Однако, что же такое, если и оборвется веревка? Умру. Да разве потомок Мюнхгаузенов может бояться смерти?
Нет, мне всего дороже честь. А если у меня будут дети похожи на жену, и я когда-нибудь с ними ворочусь на землю, ведь их будут показывать по ярмаркам.
Я покраснел от негодования, схватил свой серебряный топорик и начал спускаться по веревке.
Кринолин, подаренный королевою, я спрятал в боковой карман у сердца. Я был признателен этой великодушной женщине. О, если бы глаза были у нее на месте и я мог бы вступить с нею в брак в костюме, приличном моему званию!
Веревка оказалась короткою, но я легко помог этому горю: обрезывал ее сверху и обрезки привязывал к низу. Таким образом я продолжал спускаться.
Вдруг, по несчастной случайности, топорик выскользнул у меня из рук и перерубил веревку.
Я был на краю погибели, но не потерял присутствия духа, выхватил кринолин из бокового кармана, распустил его и стал спускаться, как на парашюте.
На землю вид был великолепный. Разные страны были отделены одна от другой голубыми, зелеными, черными и розовыми черточками, так как их отделяют на ландкартах; горы казались пуговками, реки ленточкою. Египет, на который я направлял мой парашют, представлялся в виде обыкновенного пряника.
Вдруг подул страшный ветер. Я не мог сохранить принятого направления и, вместо Египта, попал в Средиземное море. Там потонул мой кринолин. Мне писали потом, что Нептун подарил его своей жене, которая надевает его по большим праздникам.
Я не боялся упасть в море. Когда мы с лордом Байроном сражались за независимость греков, то я часто переплывал с ним Геллеспонт. Тут же мне до ближайшего корабля пришлось проплыть каких-нибудь версты две.
И я очутился на корабле, в кругу европейцев, настоящих людей, с глазами где следует, и не таких, которые способны только писать романы и повести.
На этом корабле плыл Гарибальди в Англию. Когда мы прибыли туда, толпы народа выходили к нам на встречу, приветствовали нас восторженными восклицаниями. Давали в честь нашу обеды, говорили спичи. В газетах все это было описано; но журналисты, по вражде и зависти ко мне, умолчали о моем участии в этом деле и приписывали все эти овации одному Гарибальди.
Торжества скоро наскучили мне. Любовь к родине взяла свое.